— Слава князю Андрею Васильевичу! Слава, слава, слава! — трижды выкрикнули татары, вскидывая вверх клинки.
— И мне за честь служить с вами, храбрые воины, — насколько смог низко, в пояс, поклонился в ответ Зверев.
— Вот, прими, княже, с нашим уважением долю свою от добычи. — Сотник подобрал с земли приготовленный тюк и переложил его к ногам думного дьяка.
— Благодарствую за то, храбрые воины, — еще раз поклонился Андрей.
Татары еще раз прокричали ему славу и, удовлетворенные, стали расходиться. Пахом тут же перенес тюк в избу, развернул. Здесь было два хороших ковра, шкатулка с письмами, чернильница, песочница, подставка для перьев и набор из двух пистолетов, украшенных чеканкой и самоцветами. По виду — дуэльных, однако Андрей еще ни разу не слышал, чтобы в этом мире кто-то стрелялся на пистолетах. Еще не доросли…
Разумеется, превыше всего князя заинтересовали письма. Увы, раскрыть великие тайны польской стратегии ему не удалось — это оказались любовные писульки какого-то шляхтича по имени Станислав Валишевский. И потому одно за другим все эти надушенные письма в розовых конвертиках полетели в топку печи.
Через несколько дней Урук-беку от разных сотен, разбросанных по окрестным землям, стали приходить одинаковые известия: поляки уходят. Сворачивают свои лагеря, укладывают обозы и укатываются все в одном и том же направлении — на запад. Через Двину, мимо Полоцка и дальше, в старые польские земли. Стефан Баторий, лишившись своих могучих и опытных колдунов, предпочел свернуть поход и закончить войну.
Во всяком случае — на этот год.
Проклятие рода Сакульских
До Москвы думный дьяк Сакульский добрался только к началу декабря. По иронии судьбы — в день святого Прокла,[29] который православные посвящали проклинанию всякой нечисти. О приезде особо не хвастался — запершись во дворце, отогревался в бане, наслаждался мягкостью перин, вкусными сытными обедами и хорошими винами. Царские соглядатаи на этот раз появление князя проворонили — во всяком случае, покой его никто не тревожил. И даже явившийся через неделю писарь самого Андрея не искал, он лишь передал из Разрядного приказа требование отчитаться о потраченных казенных деньгах. Просил дворню известить о сем беспокойстве их господина.
Обычная бумагомарательная рутина.
Князь Сакульский отчет составил, приложив расписки купцов, выделивших ладьи для перевозки пушек, кляузы воевод, у которых стволы получал, амбалов, их грузивших, и возчиков, доставлявших оные к крепостям. Отчеты за волоки, за припасы, за картечь. В общем — разборка вороха бумаг и подведение баланса заняло два полных дня. На третий Пахом ушел с объемистой шкатулкой, дабы передать отчет под роспись — и вернулся с другой грамотой, теперь вызывавшей Андрея к государю. Видимо, она, как рысь в засаде, дожидалась в Разрядном приказе вестей от князя Сакульского, чтобы тут же хищно пасть ему на голову. Пришлось собираться.
Должность думного дьяка и государева грамота давали немало преимуществ. Теперь уже Звереву не приходилось подлавливать правителя всея Руси на молебнах и возле дверей церкви, не нужно было договариваться с рындами или сотниками из караула. Просто пришел, себя назвал, свитком с печатью взмахнул — и рынды потрусили спрашивать волю государеву, хотя Иоанн еще с утра повелел никого к нему не допускать. И как всегда, для нелюбимого слуги государь сделал исключение.
Государь лежал в постели, укрытый по шею одеялом, несмотря на жар в хорошо натопленной светелке. Рядом суетился какой-то тощий гололицый немец шкодливого вида в чудном платье и волнистом парике. Увидев гостя, он поклонился и без напоминаний скрылся в соседней комнатке.
— Что это за кикимор? — скривившись, поинтересовался Андрей.
— Медик немецкий. Сказывали, лечит преизрядно, многие хвалили. Мази разные привез супротив боли в суставах. И вроде как помогают. Ныне хотим уяснить, какая из всех самая лучшая.
— Гнал бы ты его, государь, — посоветовал Зверев. — Знаю я этих алхимиков, отравы они всякие в свои зелья мешают. Одно лечат, другое калечат. Не будет от их лечения проку.
— Медик сей самому папе ихнему лекарства готовит, Господа нашего Иисуса чтит, к исповеди и причастию ходит. Наши же знахарки невесть откель снадобья берут и по чьему попущению. Бесовство все это, касаться обрядов языческих не хочу.