21 
– Ты хочешь сказать мне, что мужчина в доме не нужен?
– В доме? В твоей постели! Всякий раз, когда тебе захочется его, голубушка. Умоляю – делай правильный выбор, если хочешь, чтобы ваша любовь длилась до гробовой доски.
– Докажи, что Майк мне не подходит.
– Ты что – из ума выжила? Сама не видишь?
– Нет, не вижу.
– О Господи, не дай влюбиться, – простонала Барбара.
– Хотя я никогда не была романтическим созданием. Ты прелесть, Венеция. Я не хочу расстраивать тебя и от души обниму и скажу, что страшно рада видеть тебя снова замужем. Но почему Майк Прайс?
Венеция покрылась красными пятнами. Она поднялась и, приблизившись к окну, посмотрела сквозь прозрачные занавески на сияющее солнце глазами, полными слез.
– Ты пытаешься отравить мне жизнь, – глотая слезы, сказала она.
Барабара, прикрыв один глаз, другим насмешливо посмотрела на прямую, как у девушки, спину Венеции, – Меня не разжалобишь! Я, черт возьми, говорю из лучших побуждений. Я горой за тебя, Венеция, и ради тебя пойду на все. Ты самая милая и искренняя женщина, которых я когда-либо знала. Я не могу не восхищаться тобой. Но я отказываюсь вести себя как другие и говорить тебе в лицо: «Как это все мило!», и при этом шушукаться за твоей спиной.
Венеция резко обернулась и спросила:
– Так о чем же они шушукаются?
– Голубушка, я пришла не для того, чтобы пересказывать сплетни. Ты, черт возьми, сама прекрасно знаешь, насколько люди лицемерны… они обожают льстить тебе в лицо, а за спиной говорить разные гадости. Лично я желанный гость во многих приличных домах, хотя абсолютно уверена, что, когда за мной закрывается дверь, мне начинают перемывать косточки. Разве не так?
– Да, ты не лицемерка, но, мне кажется, тебе не следовало бы говорить, что я не должна выходить замуж за Майка.
Барбара нахмурила брови и загасила сигарету в пепельнице.
– О, Боже, ты ставишь меня в трудное положение.
– Ну, если ты хочешь оставаться до конца честной, скажи что ты имеешь против Майка?
– Я плохо его знаю.
– Значит, ты не вправе судить о нем, – сказала Венеция. – Но я знаю его достаточно.
– Ты же не испытываешь к нему неприязни?
– Ничуть. Это невозможно. С ним весело. Он бесподобно танцует. Я встречалась с ним на двух-трех вечеринках и, доложу тебе, – он возбуждает. К тому же у него чертовски красивое лицо.
– Позволь тебе сказать, что я тебя не понимаю.
Барбара посмотрела в упор на подругу.
– Послушай, милочка, ты хочешь знать правду – так знай. Я ничего не имею против его молодости, хотя лет через десять ты почувствуешь, что выдыхаешься рядом с этой динамо-машиной… Сейчас ты выглядишь как картинка и тебе больше тридцати не дашь. Я даже нисколько не сомневаюсь, что он будет любить тебя какое-то время, но, насколько и разбираюсь в мужчинах, Майк Прайс – эгоист высшей пробы и пустозвон. В первую очередь он будет думать о Майке Прайсе, а во вторую – о Венеции. Вот мое мнение. Ты говоришь, ему тридцать три. Так вот, он ведет себя так, словно вчера окончил Оксфорд, О да, он может быть хорошим брокером, и ты можешь представить мне кучу доказательств, что он уравновешенный и трудолюбивый человек, но серьезности в нем ни на грош… Он по натуре плейбой. С плейбоями хорошо водить компанию, они прекрасные танцоры, но плохие мужья. В особенности для таких, как ты. Вот я и выложила тебе все начистоту. Короче говоря, он темная личность!
Венеция с мрачным видом выслушала эту речь. Она стояла, молча теребя шифоновый платок длинными тонкими пальцами, затем сказала:
– Да… в выборе слов ты не стесняешься.
– Не сердись на меня. Я твоя лучшая подруга, голубушка.
– Было бы очень печально, – продолжала Венеция, – если бы я хоть на минуту поверила тебе. Барбара пожала плечами и заметила:
– Еще не поздно отказаться.
– Спасибо, – усмехнулась Венеция, – отменять помолвку я не собираюсь.
Барбара снова пожала плечами, вынула из сумки сигарету и поднесла золотую зажигалку.
– Больше мне нечего сказать. Я сделала все, что должна была сделать подруга. Может, я не права, надеюсь, что так. Разумеется, я с тобой, чтобы ты ни делала.
. – Не знай я тебя так хорошо, Барбара, я и вправду подумала бы, что ты это делаешь нарочно, – сказала Венеция.
– О Венеция, дорогая, – простонала Барбара, – перестань, ради Бога! Мы слишком долго знаем друг друга.
– Все равно… я не знаю никого, кто имел бы право быть такой… такой жестокой.
21 
