60 
Этого они снести не могли, даже от Нормандца. Пара джентльменов рванулась вперед, чтобы схватить коня герцога под уздцы; Рауль до половины вытащил меч из ножен.
А герцог развлекался от души.
– Нет, друзья мои, думаю, у вас ничего не выйдет! – сказал он и вонзил шпоры в бока своего жеребца.
Тот, фыркнув, рванулся вперед; один из мужчин успел отпрыгнуть, второй замешкался, и конь сбил его грудью на землю. Герцог ускакал, прежде чем кто-либо успел пошевелиться; копыта прогрохотали по каменным плитам и вскоре их звук затих вдали, превратившись в едва слышное эхо.
А в будуаре фрейлины бросились на помощь Матильде, жалобно причитая и всплескивая руками. Женщина же смотрела на синяки у себя на запястьях; фрейлины с тревогой заметили, что она замерла, и в глазах у нее появилось восторженное выражение. Юдифь вытолкала их вон, несмотря на протесты, и с грохотом захлопнула за ними дверь. Подойдя к Матильде, опустилась рядом с нею на колени.
– Дитя мое, ты ведь не желала никого слушать, – сказала она.
Губы Матильды сложились в некое подобие улыбки.
– Ты жалеешь меня, Юдифь?
– Нет, милая. Ты получила по заслугам.
Матильда пошевелилась, и лицо ее исказила гримаса боли.
– Что они с ним сделали? – поинтересовалась она.
– А что они могли сделать с таким человеком, как он?
– Ничего, – ответила Матильда. – Но они могли бы убить его. Интересно, а он думал об этом? – Она поднесла руки к глазам и вновь принялась разглядывать синяки. Спокойствие Матильды улетучилось; она со слезами бросилась сестре на грудь и жалобно запричитала: – Ой, как же мне больно, Юдифь!
Глава 4
Над нормандским двором нависла атмосфера ожидания, сохранявшаяся на протяжении многих недель после стремительного визита герцога в Лилль. Правда о его поступке каким-то образом просочилась наружу, и люди шепотом передавали ее друг другу, следует отметить, в изрядно перевранном варианте. Но обратиться к самому Вильгельму с прямым вопросом никто не осмеливался. Кое-кто со знанием дела вещал, что вот-вот последует объявление войны со стороны графа Болдуина, однако в конце концов выяснилось, что они ошибаются. Никто не знал, о чем подумал или что сказал граф Болдуин, вернувшись в тот роковой день с соколиной охоты в собственный двор и застав дочь избитой, в полной прострации. Граф кипел от бессильной ярости. Но, какие бы чувства им ни владели, он был не из тех, кто позволяет эмоциям безрассудно ввергнуть себя во враждебные действия. Болдуин являлся сильным и мудрым правителем, а не жалким трусом, однако совершенно определенно не желал затевать войну со своим нормандским соседом.
– В мире есть один человек, – заявил граф Болдуин, – в совершенстве владеющий искусством войны, и человек этот – герцог Вильгельм. Я сказал достаточно.
Его вельможи сочли, что он чересчур смиренно отнесся к дерзкой выходке Нормандца; леди Матильда залечивала раны на боках и хранила молчание; граф Болдуин писал осторожные письма герцогу в Руан и тщательно изучал полученные ответы. Он счел разумным сообщить дочери, что ее репутация погибла безвозвратно. Она же подперла подбородок скрещенными руками и взглянула на него без особого уныния.
– Матильда, – заявил ее отец, – найдется ли такой лорд, готовый подобрать то, с чем столь грубо обошелся Нормандец? Клянусь всеми святыми, иногда мне кажется, тебе лучше было бы удалиться в монастырь.
– Найдется ли такой лорд, который протянет руку, чтобы взять то, чего страстно желает Нормандец? – ответила Матильда.
– Здесь ты ошибаешься, дочь моя, – сказал граф Болдуин. – Нормандец потерял к тебе интерес.
– Нет, он не будет знать покоя до тех пор, пока я не окажусь в его постели, – заявила Матильда.
– Полагаю подобный разговор преждевременным и дерзким, – нахмурился граф и удалился.
В Руане же сочли, что герцог отказался от мысли жениться на фламандской гордячке, но Ланфранк так и не был отозван из Рима. Архиепископ Можер, поглощая сласти в своем дворце, долго размышлял над этим, после чего послал весточку брату, графу Арку, который, по причине размещения герцогского гарнизона в своем продуваемом всеми ветрами замке, чувствовал себя настоящим пленником. Можер не знал, как истолковать поведение герцога, однако справедливо опасался свойственных ему упорства и настойчивости.
Возвращаясь обратно в Э, герцог уверенно заявил:
– Я все равно получу ее, но, клянусь Богом, она не найдет во мне мягкости!
60 
