— Так мне легче терпеть его присутствие.
— Вымещаете свою мелочную ревность на ребенке? Мне это кажется низким.
— Милая Кейт, я не могу делать вид, что мне нравится этот ребенок. Каждый раз, когда я его вижу, то вспоминаю, кто он. Ублюдок Л’Эстранжа. Вы не можете требовать от меня, чтобы я обращался с ним, как с собственным сыном.
— Могли бы сделать вид…
— Я плохой актер.
— Уверена, что вы можете преуспеть в чем угодно, стоит только захотеть.
— Только не в этом. Единственное, чего бы я хотел, так это чтобы он никогда не попадался мне на глаза.
— А теперь все стало еще хуже. На днях я видела, как Вильгельм наблюдал за вами и Кендалом. Потом он подбежал к вам, а вы продолжали разговаривать с Кендалом так, будто бы кроме вас двоих никого не существовало в целом мире. Разве вы не видите, что с ним происходит?
— Я его вообще не вижу.
— Но мальчик буквально боготворит вас.
— Значит, я правильно с ним обращаюсь.
— Он был бы счастлив, если бы вы хоть изредка уделяли ему внимание.
— Ты слишком впечатлительна, Кейт. Направь свои сантименты в более достойное русло.
— И вам еще непонятно, почему я вас не люблю! Если бы вы внимательно на себя взглянули, то поняли бы, что вас никто не может любить.
— Ты сама себе противоречишь, Кейт. Всего минуту назад ты говорила, что мальчишка меня боготворит… Но почему, оставшись наедине, мы тратим драгоценное время на разговоры о нем?
— Потому что он мне интересен.
Он подошел и взял меня за руку.
— Мне очень тяжело, Кейт, — тихо проговорил Ролло. — Каждую ночь… ты рядом… но не со мной.
— Завтра я переселяюсь в Хижину.
— Все равно я буду думать о тебе по ночам.
— А мне, быть может, стоит подумать об отъезде в Англию. Там, наверное, все считают, что я все еще в Париже. И беспокоятся, конечно же. Разумеется, до них доходят новости из Франции.
— Я полагаю, об осаде Парижа известно всему миру.
— Возможно ли отправить в Англию письмо?
— Думаю, что да. Но не знаю, что сейчас творится в портах. Обстановка весьма сложная. Насколько мне известно, коммунары Парижа нынче сражаются против новой республики. Они не желают мира и порядка. Похоже, грядет новая революция. Слава Богу, мы успели вовремя убраться из Парижа. В царстве этой обезумевшей черни с нами могло бы случиться все, что угодно. Они продолжают бесноваться и громить все подряд. Это похоже на разрушение ради самого разрушения. Как будто Париж и без того недостаточно пострадал…
— Наверное, я уже никогда не смогу вернуться домой.
— Сможешь, но не скоро.
— Уверена, что мачеха переживает обо мне. После известия о смерти отца, а это было как раз накануне осады, я больше не получила от нее ни одного письма. Бедная Клэр! Она такая кроткая, мягкая… И совершенно не способна о себе позаботиться. Я очень хотела бы сообщить ей, что нахожусь в безопасности.
— Вот как мы поступим. Напиши письмо, а я передам его своему человеку. Он поедет на побережье и разузнает, как там обстоят дела. Не знаю, курсируют ли сейчас через Ла-Манш пакетботы. Очень может быть, что курсируют. Пиши свое письмо. Если удастся его отправить, что ж, тем лучше. Если нет… попробуем еще раз, попозже.
— Вы очень добры.
— Ах, Кейт, ты могла бы получше узнать, насколько я добр, если бы только…
— Это запретная тема.
— Скажи мне только одно. Если бы я был свободен…
— Вы не свободны. Пожалуйста, не говорите так. И не можете освободиться. На этом все. Если бы я могла уехать в Англию и какое-то время пожить у своей мачехи, пока не определилась бы с тем, что делать дальше…
— В таком случае мне, наверное, не стоит отправлять это письмо. — Он рассмеялся. — Нет, Кейт, иногда ты воспринимаешь меня чересчур всерьез. Разумеется, я отправлю письмо, если только это возможно. Я не из тех людей, которые могут испугаться какой-то мачехи.
— Спасибо.
На следующий день мы с Кендалом и Жанной переселились в Хижину.
* * *
В Хижине нам с Жанной понравилось больше, чем в замке. Здесь было гораздо уютнее. Небольшой домик было легко обогреть, а высокие стены замка надежно защищали его от холодных ветров.
Было решено, что уроки будут проводиться в замке, потому что там к Жанне и Кендалу мог присоединиться Вильгельм. Мы с Жанной отмечали, что в последнее время Вильгельм заметно изменился к лучшему. Он стал гораздо менее нервным, а достижения в учебе позволили ему обрести элементарную уверенность в себе. Кендал теперь держался с ним достаточно уважительно, поскольку мы постоянно объясняли ему, что он не должен быть резок и заносчив. Вильгельм, как мы заметили, был за это признателен Кендалу, и мальчики становились настоящими друзьями.