— Я и забыл, что вы относитесь к передовым женщинам. Женщина-художник. Вы становитесь в один ряд с мужчинами и соперничаете с ними.
— Соперничаю только как художник… если вам угодно называть это соперничеством. К вопросам пола это не имеет отношения.
— Я ведь предоставил вам шанс… вы не забыли? Или вы полагаете, что если бы я этого не сделал, все бы свершилось по мановению волшебной палочки?
— Мне пришлось бы трудно. Но вы же признанный ценитель искусства. Распознав мой талант, заинтересовавшись им, вы открыли его окружающим…
— Меня заинтересовали вы.
— Как художник.
— И как женщина. Кажется, я вам это доказал.
— В самом деле? А я думала, вы всего лишь сводили счеты, причем избрали для этого самый низменный способ.
— Я всегда стараюсь сочетать приятное с полезным.
— И подвергли меня самому сильному унижению, какое только возможно. Я вам этого никогда не прощу. Вы — мой должник. И я требую, чтобы вы, в возмещение своего долга, держались подальше от меня и моего сына.
— Вы требуете слишком многого.
Он взял мою руку и сжал в своей.
— Я не причиню вреда ни вам, ни ему. Так случилось, что вы оба очень много для меня значите.
— Кто сказал: «Бойтесь данайцев, дары приносящих»? У меня есть свой горький опыт. Он заключается в том, что когда мужчины, подобные вам, играют в доброту и заботу, их следует остерегаться больше всего.
— Кейт, вы изменились. Поймите, я тоже изменился.
— Если вы и способны меняться, то лишь в худшую сторону.
— И вы не дадите мне ни единого шанса?
— Нет.
— Жестокая Кейт.
— Существует только один способ изменить мои чувства к вам.
— Какой же?
— Держитесь подальше от меня… и моих близких. Хотите совет напоследок?
— Уверен, что ваши советы ценятся на вес золота, Кейт.
— Мне пришлось столкнуться со страшной ситуацией. Обнаружив, что жду ребенка, я не знала, к кому обратиться. Но появился верный друг, и я справилась. Теперь все наладилось. Вам следует поступить так же. У вас есть сын. Могут родиться и другие дети. Вы не должны обвинять принцессу в том, что она однажды оступилась. В конце концов, вы ведь всю свою жизнь только и делали, что оступались. По крайней мере, в ее случае все было по обоюдному согласию.
— Ах, Кейт, — вздохнул барон. — Ваше присутствие оказывает на меня благотворное воздействие. Не поверите, но общение с вами наполняет душу радостью. Даже когда вы браните меня. Помните, как вы со мной дрались? Вы ведь и в самом деле сопротивлялись, не так ли? Сжальтесь надо мной. Брак принес мне только несчастье. Я ненавижу болезненного ублюдка, которого все считают моим сыном. Презираю свою жену. Она больше не может иметь детей. Вынашивание ублюдка вконец искалечило ее. Такова моя грустная история.
— В ней есть своя мораль.
— Какая?
— Зло никогда не торжествует.
Он рассмеялся, а я встала. Он тоже встал. Я уже забыла, какой он большой и могучий.
— Ах, если бы вы дали мне шанс оправдаться! Могу ли я на это надеяться?
— Нет, — ответила я. — Меня не интересуют ваши оправдания. Я вижу в вас варвара, дикаря, по ошибке родившегося в цивилизованном веке. Если хотите меня порадовать, а Бог видит, вы мне кое-что задолжали, то уйдите из моей жизни. Оставьте меня с тем, что я выстрадала, за что мне пришлось бороться. Все это принадлежит только мне и к вам не имеет ни малейшего отношения. Кендал, опускай змея! Пора домой.
Барон подошел к мальчику и помог ему управиться со змеем. От волнения Кендал приплясывал на месте.
— Спасибо вам за змея, — сказал он. — Это самый большой и самый лучший змей, который только поднимался в небо!
Мой сын становится похожим на него, — подумала я.
Мы шли домой молча. Я была встревожена и испугана. Мне давно уже не было так страшно.
Кендал с серьезным видом шагал рядом со мной, торжественно неся подарок своего отца.
Осада Парижа
Мирные дни миновали. Я была охвачена тревогой, потому что в моей жизни вновь возник этот человек.
Николь, правда, считала, что беспокоиться не о чем.
— Это вполне естественно, что барон интересуется сыном, — говорила она. — Он всего лишь хочет видеться с ним, а поскольку знает, что ты его сюда не пустишь, единственным местом их общения остается сад. Что в том плохого?
— Он оскверняет все, к чему прикасается, — ответила я. — Что я могу предпринять?