— Это правда?
Он явно был польщен, и Люсиль вдруг до боли стало его жалко.
— Почему ты говоришь такие вещи? — Она вдруг неожиданно отвернулась. — Ты просто хочешь, чтобы я успокоилась. Ты обманываешь меня, потому что не хочешь, чтобы я вспоминала постоянно, что Бо мертв и что это я его убила. Я — убийца, Эдвард, что бы ты ни говорил. Как можешь ты, или Рэндал, или кто-то еще любить убийцу?
Теперь Люсиль плакала, и слезы катились по ее щекам. Эдвард, который редко видел ее плачущей, опустился на одно колено возле стула, куда без сил рухнула Люсиль, и попытался своим платком вытереть ее слезы.
— Ну, ну же, дорогая, не принимай все так близко к сердцу, — говорил он.
И вдруг дверь распахнулась, и в комнату быстро вошел Рэндал.
— Что происходит, Лю… — начал было он, но тут же осекся.
Эдвард оглянулся в его сторону.
— Люсиль нездоровится, — сказал он. — Она не может сейчас играть.
— Но мы все ждем, — сказал Рэндал. — Послушай, Эдвард, ты ведь знаешь, как важна эта репетиция.
Эдвард поднялся на ноги.
— Я знаю, как важна эта репетиция, — медленно произнес он. — И знаю, что значит участие Люсиль в этой постановке. Но дай ей время. — И добавил сквозь зубы, так что его мог слышать только Рэндал: — Выметайся отсюда, молодой болван, и оставь нас вдвоем.
День, который начался плохо, не задался и потом. Труппа была взвинчена, актеры расстроены задержкой, вызванной отказом Люсиль выйти на сцену. Они слонялись туда-сюда в бесконечном ожидании, и, когда Люсиль прислала сказать, что готова, было трудно создать атмосферу, так как все пылали негодованием, и ход пьесы был бесповоротно нарушен.
Да и сама Люсиль была совершенно обессиленна и напрочь утратила кураж. Она играла свою роль механически, не делая ошибок, но представив свою героиню Марлен настолько безликой, что становилось непонятно, зачем вообще понадобилось писать пьесу о такой невыразительной и неинтересной особе.
— Вот что я скажу тебе, старичок, — обратился к Рэндалу в какой-то момент ассистент режиссера. — Мы на пороге крупнейшего провала, это очевидно. Я не говорю, что это твоя вина. Это все чертова кинозвезда. Послушай моего совета: в следующий раз оставляй киностудиям то, что принадлежит кино, если речь идет о живом спектакле. Нужен кураж, нужно мясо, а у этой чертовой янки нет ни того ни другого.
Трудно было отрицать, что ассистент режиссера говорит правду. Кураж был очень нужен Люсиль для роли Марлен, а она была сейчас размякшей, как лист намокшей бумаги.
Наконец репетиция в костюмах подошла к концу. Мнение труппы по этому поводу отличалось удивительным единодушием. Актеры и актрисы, занятые в небольших ролях, шептались по углам. И было слышно, как за сценой ассистент режиссера, не стесняясь в выражениях, дает оценку происходящему.
Оркестранты поспешно надевали куртки и плащи и торопились к выходу. Рэндал слышал, как один из них пробормотал себе под нос зловещее пророчество: «Три недели».
Брюс безжизненным голосом назначил репетицию на следующее утро.
— Сейчас продолжать бесполезно, — сказал он. — Все устали. Но нам надо прогнать все завтра еще раз и решить до вечера, можем ли мы ускорить репетиционный процесс. Сейчас ничего больше говорить не хочу. Но вы, думаю, сами все понимаете.
Они понимали, отлично все понимали. Но никто из них не мог повлиять на ситуацию. Оставалось только обжигать Люсиль взглядами, молча уходить со сцены и разбредаться по гримерным.
Рэндал хотел было последовать за Люсиль, но передумал. Он вдруг почувствовал, что больше не выдержит. Он устал, был голоден и совершенно упал духом. Все было кончено, насколько он мог судить. Его ждет грандиозный провал, и ничего уже нельзя сделать, чтобы спасти постановку. Он надел пальто и шляпу и направился к служебному выходу.
Выходя, он наткнулся на входящего Эдварда. Тот, как ни странно, сиял улыбкой, словно узнал нечто приятное.
— Привет, старичок! — воскликнул Эдвард, сталкиваясь с Рэндалом в дверях. — Ну, как все прошло?
— Это можно назвать только одним словом — погано.
Рэндал чуть ли не выплюнул последнее слово в лицо Эдварду, словно давая выход накопившейся обиде и злости, и скрылся в осенних сумерках, не ожидая ответа. Ему показалось, что Эдвард окликнул его, но Рэндал не оглянулся. Он вдруг подумал, что ненавидит Эдварда почти так же сильно, как ненавидит Люсиль. И лучше бы он никогда не писал такую претенциозную пьесу, как «Сегодня и завтра».