Груди у нее слегка покалывало, и вообще они, казалось, стали какими-то слишком чувствительными, отзываясь на прикосновение даже тонкой ткани лифчика.
Внизу Рей бросил на нее пристальный взгляд, однако не сказал ни слова, и Элинор сразу прошла в кабинет.
В гостиной над камином висело зеркало, и, увидев в нем свое отражение, Элинор с досадой обнаружила, что ее соски проступают даже сквозь двойной слой защиты.
Работать, работать и еще раз работать – вот ее единственное спасение, лихорадочно думала девушка, с трудом отводя взгляд от собственного отражения. Что там Рей говорил утром о том, что Эжени не терпелось испробовать силу своей женственности?
Элинор нашла страницы, которые они обсуждали, и быстро перечитала их. Да уж, описание пробуждающегося чувства Эжени к ее кузену откровенно плоское и невыразительное. Элинор закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Она представила себе Эжени: вот она вертится перед зеркалом, с удовольствием разглядывая изгибы своего тела, может быть, даже трогает высокие налитые грудки и воображает, как бы это было, если бы Оливер… Двор Генриха строгостью нравов не отличался, и, уж конечно, шестнадцатилетней девушке все было известно про отношения мужчины и женщины.
Элинор поежилась: ее тело было напряжено, как пружина, даже мышцы сводило. То, что еще несколько часов назад было совершенно невозможно описать, теперь казалось до смешного простым. Мысли лились на бумагу сплошным потоком, так что Элинор едва поспевала за ними. Она печатала, пока не заболели руки, и изумленно ахнула, увидев, сколько исписала страниц.
В ту же минуту, словно он стоял под дверью и ждал, пока затихнет стук машинки, вошел Рей. Он протянул руку, чтобы взять написанное, но Элинор резко одернула его:
– Стойте! Я сама еще не успела прочитать.
И сама удивилась тому, как резко, почти свирепо звучит ее голос. Элинор не желала, чтобы кто-то читал рукопись до того, как она прочтет ее сама и убедится, что в ее героине нет ничего от автора и ничто не выдаст ее собственных ощущений.
А впрочем, с какой стати? Не могло же минутное влечение, которое она испытала от прикосновения Рея, отразиться в только что написанном отрывке. Это просто смешно.
– Что вы там делали? Стояли под дверью, дожидаясь, пока я закончу? – резко спросила Элинор, усилием воли заставляя себя вернуться в обычное настроение.
– Нет. Просто случайно зашел как раз в тот момент, когда вы прервались. Собственно, я лишь хотел спросить, что бы вы хотели на ужин? Можем поужинать в деревне, если хотите.
– Нет. По крайней мере… Послушайте, может, вы поужинаете один, а я попозже что-нибудь себе приготовлю. Мне пока не хочется есть.
– Все еще стараетесь от меня отделаться?
Элинор вспыхнула и протянула руку, чтобы собрать страницы. Одна страничка выскользнула у нее из рук и упала на пол. Рей поднял ее и, небрежно пробежав глазами, подал девушке.
– Маленькие крепкие грудки… Хм. Мне понравилось сравнение с едва налившимися яблочками, хотя сам я предпочитаю женское тело, вполне созревшее и оформившееся.
На короткое мгновение его взгляд скользнул вниз, и Элинор чуть не поперхнулась, увидев, как он задержался на ее бюсте, который вполне отвечал его описанию. Девушка просто не поверила своим глазам. В ответ на этот красноречивый взгляд ее словно ударило током – все тело отозвалось и потянулось к нему. Элинор поспешно отвела глаза в сторону, не смея смотреть на Рея.
– Эжени всего шестнадцать, – ядовито напомнила она. – Так что вряд ли можно ожидать, что у нее чрезмерно развитые формы.
Даже не глядя на него, она почувствовала, что Рей улыбается.
– Она для вас – как реальный человек, правда? Знаете, это как раз то, что не перестает поражать меня в писателях – хороших писателях, разумеется: они так страстно сопереживают своим героям, что, наверное, очень много вкладывают в них от себя. А в Эжени много от вас самой, Элинор?
Как ловко он ввернул этот вопрос!
– Очень мало, – ледяным тоном сообщила ему Элинор. – Что в ней может быть моего? Вы же сами отметили – она красивая, уверенная в себе девушка.
– Вы хотите сказать, что вам самой не хватает уверенности в себе, Элинор?
Господи, просто не верится, что такие жестокие слова можно произносить таким сладким тоном! Как он смеет насмехаться над ней! Как смеет разговаривать этим своим вкрадчивым, почти дразнящим голосом, да еще намекать неизвестно на что!