Марсия, пожалуй, стала чуть более сдержанной и молчаливой, избегала говорить о себе и отце, однако по-прежнему восхищалась мисс Френч и готова была на нее молиться.
За два месяца пребывания писательницы в Каннах они часто встречались, и Марсия никогда еще не была так счастлива.
У нее был друг, с которым она могла говорить на родном языке, кто знал так много о книгах, любил лошадей и считал, что туманный и ветреный день в Англии стоит дороже нескольких месяцев солнца в любой части мира.
Джасмин Френч не пыталась убеждать Марсию смириться со своей судьбой, наоборот. Она раздувала в ее душе, сама того не ведая, огонь протеста. Ее яркие образные рассказы заставляли девушку вспоминать о родной Англии то, что она, казалось, совсем забыла.
За все годы их знакомства Марсия, однако, так и не доверилась своему другу полностью. Джасмин Френч много знала о ней из местных сплетен и разговоров, но, уважая молчание Марсии, не задавала вопросов.
Малколм был первым человеком, кому Марсия сказала, хотя сдержанно и коротко, о своей нелюбви к Каннам и желании уехать отсюда как можно скорее.
Сначала она не могла понять, что вызвало в ней в первую же их встречу такую неприязнь к Малколму. Она почувствовала ее сразу же, когда вошла в бар отеля и увидела, как отец, беседуя с вновь прибывшим джентльменом, пытается добиться его расположения.
Потом, при более близком знакомстве, она поняла, что Малколм, а вовсе не отец и его поведение, заставляет ее испытывать жгучее чувство стыда, переходящее в настоящий гнев. Никому еще полковник не излагал своих планов и идей с такой откровенностью.
Когда они однажды возвращались в пансион после очередного ужина с Малколмом, ее отец с видом победителя неожиданно воскликнул:
— Вот человек, за которого ты должна выйти замуж.
В то мгновение в сумерках он показался ей сумасшедшим.
Именно тогда он наконец сказал ей, не прямо и откровенно, а как всегда, уклончиво и с недомолвками, что ее брак — это единственный выход из положения, в котором они оба оказались.
Отец намекал ей на это и раньше, его надежды не были для нее секретом, но теперь, когда полковник отважился сказать об этом открыто, неприязнь между отцом и дочерью только усилилась.
Что сказано, того не воротишь, и слов не возьмешь обратно. Но с этого момента оба стали чувствовать какую-то тягостную неловкость. Это убеждало Марсию, что с отъездом Малколма из Канн их с отцом жизнь станет еще более невыносимой.
Ужаснувшись откровенному высказыванию отца, яростно, всем своим существом протестуя против сложившейся ситуации, Марсия стала держаться еще более холодно и отстраненно в обществе Малколма.
Но в этот вечер отчаяние ее дошло до предела, и она, не выдержав, произнесла вслух то, о чем думала со дня их первого знакомства.
Она чувствовала, что Малколм — единственный человек, которому она может довериться. Он не похож на остальных джентльменов, которых она встречала на Ривьере. В нем было что-то по-английски надежное, близкое и родное.
К тому же Марсия не сомневалась, что Малколм — не горожанин, и чем больше она думала о нем в последние дни, тем больше интуиция подсказывала ей, что ему можно верить. Для Марсии он был человеком старшего поколения, и это было его преимуществом перед всеми. Она не могла доверять своим ровесникам и опасалась их. Молодые люди слишком настойчиво навязывали ей свое внимание и не желали примириться с тем, что их общество ей неинтересно.
В этот вечер, танцуя с ней в казино, Малколм словно помолодел, стал более человечным. Именно это побудило ее обратиться к нему.
И хотя он отказал ей, это не причинило ей боли и не заставило страдать от стыда.
Ей было понятно его удивление. Обращаясь к нему с такой необычной и неожиданной просьбой, она понимала безнадежность своей попытки, было бы просто глупо надеяться на что-то. В тот момент Марсия впервые испытала уважение к Малколму, какого не испытывала ни к кому в своей жизни. Более того, она почувствовала, что не робеет перед этим человеком и не боится его. В первое время она относилась к нему настороженно, как ко всякому мужчине, если инициатором знакомства с ним был ее отец, ибо это означало, что теперь от нее чего-то ждут, и ради отца она вынуждена многое терпеть.
Но потом сдержанность и молчаливость Малколма стали даже пугать ее. Теперь же она понимала, что все ее страхи были напрасны. Он сам был в беде, его жизнь не сложилась, возможно, он в опасности, и все это как-то сближало их.