42 
Полуоткинутое одеяло вызывающе открывало льняные простыни. Казалось, будто они приглашают ее поучаствовать в чем-то постыдном. Она опасливо повела плечами и отвернулась, испытывая тягостное волнение.
Прямо перед камином была расстелена толстая овечья шкура. Тара, не в силах справиться с внутренней дрожью, устало опустилась на нее.
Она протянула руки к огню, но так и не почувствовала тепла. Глаза ее неотрывно смотрели на дверь — не на ту, что вела в коридор, а на ту, которая отделяла ее спальню от спальни герцога.
Он был вождем клана Мак-Крейгов, но, что более важно, он был ее мужем. И сейчас ей не оставалось ничего другого, как ждать его прихода.
* * *
Герцог, отправив Тару после ужина в спальню, удалился в свои покои вождя. Отдернув с окна занавески, он оглядел раскинувшийся внизу сад.
Чуть дальше лежало большое озеро. Солнце скрылось за горизонтом, оставив после себя полоску золотистого света, а на небе начали проступать первые звезды.
От картины закатного неба веяло покоем и безмятежностью, но гнев в душе герцога все пылал.
Это чувство прочно завладело им с того момента, как он бросился в погоню за своей женой и Нилом Килдонноном.
Пусть он и не был влюблен, когда женился, но, с темными глазами и черными локонами, Маргарет была на редкость привлекательной. А он был нормальный здоровый мужчина с нормальными здоровыми физиологическими рефлексами, которых он и не думал скрывать.
Поскольку эта женитьба должна была пойти на пользу обоим кланам, герцог рассчитывал, что они будут жить как минимум в мире и взаимном согласии, и Маргарет станет покорно исполнять обязанности герцогини.
Когда старик Килдоннон впервые объявил о том, что лучший способ примирить их кланы и прекратить кровавую вражду — это его женитьба на Маргарет, герцог поначалу хотел отказаться.
Однако тут же сказал себе, что это всего лишь предрассудки, что многовековая ненависть к клану Килдоннонов — смешной пережиток, который давно следует предать забвению.
Бракосочетание состоялось практически сразу после помолвки, поскольку это и в самом деле был едва ли не единственный способ остановить бесконечные стычки между членами кланов.
Представителей клана Мак-Крейгов было куда больше, чем Килдоннонов, и с каждым месяцем слабейший из кланов становился все беднее, и потому всё более злобными становились его люди.
В глубине души герцог всегда считал, что снизошел до Маргарет Килдоннон, предложив ей стать его женой — тем более, что ему предстояло деньгами поддерживать ее родичей.
Стоит ли говорить, каким ударом по его самолюбию оказалось то, что в первую же ночь супруга решительно выставила его из спальни.
Маргарет заявила, что скорее умрет, чем обесчестит себя его объятиями; что на людях она готова выполнять обязанности его супруги, но в частной жизни забыть о вражде, которая издавна терзала их кланы, она не сможет и даже не будет пытаться. Вот так.
«Ненавижу вас, — заявила она, яростно глядя на него своими черными антрацитовыми глазами. — Ненавижу вас и прочих Мак-Крейгов. Истинным счастьем для меня станет тот день, когда я увижу вас всех мертвыми!»
Было в ее ярости нечто безумное. Но герцог понимал, что невозможно прожить всю жизнь в состоянии подобной озлобленности. Это пройдет. И он понадеялся, что время изменит чувства и настрой Маргарет, она станет мягче, что-то поймет, и, если все будет складываться соответствующим образом, они заживут нормальной семейной жизнью в богатстве, довольстве и сытости.
Ему было искренне жаль ее, ведь двадцать три года жизни она провела в обветшавшем, полуразрушенном замке, на восстановление которого у Килдоннонов просто не было средств.
В отличие от прочих своих ровесниц, Маргарет не ездила в Эдинбург на балы и прочие увеселения.
Ее семье не хватало средств даже на поездки по Шотландии — что уж тут говорить о красивых нарядах и породистых лошадях!
«Я могу дать ей все это», — решил он про себя в расчете на то, что Маргарет оценит его щедрость и заботу.
Но он просчитался. Какая чудовищная ошибка! Весть о том, что жена его беременна от другого мужчины, стала для него потрясением, по силе похожим на удар кинжала. Маргарет сама написала ему о том, почему она решила покинуть страну.
«Вы больше никогда меня не увидите, — говорилось в ее письме. — Я не прошу у вас прощения, поскольку мне от вас нужно только одно — чтобы вы оставили нас в покое».
42 
