— Твоя мать, должно быть, была очень терпеливой женщиной.
— Моя мать любила его до безумия.
Элинор погрустнела, что всегда с ней происходило, когда она вспоминала мать. Та умерла, когда Элинор было всего восемь лет.
Харт же невольно вздохнул.
— Я всегда тебе в этом завидовал, Эл. Твои отец и мать по-настоящему любили друг друга. Ты провела детство в счастливом доме.
— Да, дом у нас был счастливый, — согласилась Элинор. — А потом стал печальным.
— Я знаю, Эл.
Харт обнял ее.
— По крайней мере мы с отцом всегда хорошо ладили, — продолжала она. — А его откровенность… О, это опять возвращает меня к моим познаниям в области воспроизводства человеческого рода. Можешь считать меня невинной, но в каком-то смысле я довольно искушенная…
— Да, знаю. Ты держишь фотографии голого мужчины в ящике с бельем.
— Куда ты сунул свой нос, черт тебя подери.
— Зато я получил некоторое представление о твоем гардеробе. Почему ты не передала Изабелле, чтобы одела тебя, как я велел? Твои платья просто ужасны.
— Что ж, спасибо за комплимент.
Харт коснулся пальцем ее губы.
— Отбрось свою гордость, детка. Раз тебе придется появляться в свете вместе с членами моей семьи, то и одеваться ты должна прилично, ясно? Пусть Изабелла обновит твой гардероб и пришлет мне счет.
— Нет, нет, нет. Люди скажут, что я твоя любовница.
Харт усмехнулся.
— Что за выражение?.. Я ведь плачу тебе жалованье.
— Платишь за работу. Честное жалованье за честный труд.
— Но я не могу допустить, чтобы мои работники выглядели неприлично. Моя экономка и та одета лучше, чем ты.
— Оскорбление за оскорблением, сэр.
— Но это правда. А теперь я хочу услышать правду от тебя. Зачем тебе все это… досье на меня?
— Чтобы питать твою гордость, разумеется.
Харт снова рассмеялся, и ей было очень приятно чувствовать под собой его могучее тело и видеть в его глазах радость, а не пустоту, зиявшую в них, когда она вошла в комнату. Казалось, чтение писем сорвало повязку с его кровоточившей раны и он истекал кровью, но теперь, слава Богу, пошел на поправку и повеселел.
Таким же Харт был, когда ухаживал за ней. Он тогда часто смеялся и шутил, а потом вдруг делался невероятно нежным…
Тут Харт пощекотал ее под мышками.
— Перестань! — Элинор ударила ладонью по его груди. — Неудивительно, что люди боятся великого Харта Маккензи. Мол, голосуйте за меня, иначе защекочу вас до смерти!
— Я бы сделал это, если бы помогло. — Улыбка Харта померкла. — Сожги те фотографии, Эл. Они ужасные.
Напротив, они были очень красивые. Конечно, ей не нравилось, что их сделала миссис Палмер, но в результатах ее работы она не видела изъянов.
— Видишь ли, Харт, «доброжелатель» прислал их мне, а не тебе. А за остальные я заплатила целую гинею. Я не стану их уничтожать. Они мои.
Герцог попытался придать лицу грозное выражение, и, наверное, у него получилось бы, если бы он не лежал на спине с растрепанными волосами. Элинор поцеловала его в переносицу и заявила:
— Я избавлюсь от них, если заменю другими. Купи мне вместо платьев фотографическую аппаратуру, чтобы сделать новые снимки только для меня.
На лице Харта появилось выражение растерянности.
— Эл, а кто сделает эти фотографии?
— Я, разумеется. Я умею обращаться с фотографическим аппаратом. Мой отец как-то брал один такой напрокат, чтобы мы могли поснимать местную флору для какой-то из его книг. Мне понравилось. У меня легкая рука, должна заметить.
— Ты умеешь печатать, умеешь фотографировать. Чего же ты не умеешь, образец для подражания?
— Вышивать. — Элинор наморщила носик. — С вышиванием у меня ничего не получается. И я никогда не училась играть на пианино. Увы, в женских занятиях я не преуспела.
На губах Харта снова заиграла улыбка.
— Зато тебе удаются мужские.
— О, как смешно, ваша светлость. Так как насчет фотоаппарата?
— Ты и впрямь хочешь меня фотографировать? — В его голосе прозвучало смущение.
— Да, очень хочу, — подтвердила Элинор. — Неужели в это трудно поверить?
— Но я теперь гораздо старше…
Улыбка Элинор стала еще шире. Она скользнула взглядом по его лицу с заживающими порезами, затем осмотрела широкую грудь. После чего, привстав на колени, чтобы лучше видеть, начала осмотр узких бедер под помятым килтом и мускулистых ног в толстых шерстяных гольфах. Наконец заявила: