104 
Когда развозящая пищу тележка прогремела мимо меня, возвращаясь, я не выдержал и, подойдя к двери, громко забарабанил.
– Ну что тебе? – заглянула в окошечко спустя какое-то время толстая харя надзирателя.
– Кормить меня кто обещал? – возмущенно обратился к нему я.
– Сейчас все будет, – заверил он. – С остальными только разберемся.
И правда, десятка минут не прошло, как заскрипел засов, забренчал замок и дверь в мою камеру отворилась.
– Э-э… – растерянно протянул я, глядя на двух толстобрюхих и толстомордых надзирателей, втаскивающих: один – медный таз с исходящей паром водой, а другой – табурет и белоснежное полотенце.
– Умыться вам, перед завтраком, – радушно улыбаясь, сообщил шагающий первым, ставя на пол табурет.
Захлопнув рот, я удивленно хмыкнул, дивясь эдакому тюремному обслуживанию. Но, разумеется, отказываться не стал. И умылся, и руки сполоснул. Чистым полотенцем вытерся.
Надзиратели тут же все уволокли и притащили небольшой лакированный столик. Поставили его у двери на пол. Бархатную подушечку рядом уложили да меня на нее усадили. На столик накрахмаленную скатерть постелили. А мне на шею льняную салфетку притулили. Рукава рубахи помогли закатать.
Я уже в полной прострации от всего этого пребывал. А уж когда один тюремщик притащил здоровенный поднос с фарфоровыми тарелками-тарелочками, разномастными мельхиоровыми ножами, вилками и ложками и начал стол сервировать, а второй подал мне на подносе серебряную чарочку со словами:
– Не изволите ли аперитивчику отведать для аппетиту? – просто в ступор впал.
Даже не задумываясь, чарочку взял и в себя опрокинул. Так хорошо пошло, что я совсем безропотно позволил сунуть себе в руки нож и вилку.
Помогавший мне тюремщик довольно кивнул и выскочил из камеры. Куда-то посеменил, переваливаясь. А второй остался со мной, стоя сбоку, сложив мясистые лапы на пузе и с отеческой улыбкой взирая на меня. Так прошло минуты две или три…
– Ну а еда-то где? – опомнившись, нетерпеливо обратился я к оставшемуся в камере надзирателю.
– Сейчас-сейчас! Уже бегу, уже несу! – тотчас радостно отозвался из коридора другой, словно только этого и дожидавшийся. И торжественно внес в камеру огромное блюдо, накрытое крышкой.
Приблизился. Поставил принесенную посудину на столик передо мной и чуть-чуть крышку приподнял, позволив мне втянуть в себя дивный аромат чего-то вкусненького. Я расплылся в довольной улыбке… И хоп! Как какой-то фокусник неуловимым движением руки резко крышку с блюда снял!
А я ошарашенно разинул рот, уставившись на то, что находилось на полированном до блеска стальном блюде… На наполненную обычной водой простую деревянную кружку, изрядно погрызенную кем-то, и на лежащую рядышком крохотную горбушку черного хлеба, усохшую до состояния окаменелости. Хорошо хоть не плесневелую… У меня даже живот от такого издевательства свело!
– Вот вы в-волки… – запинаясь, выдохнул я, обращаясь к довольно заржавшим надзирателям, глядящим на мою ошеломленную рожу.
– Но-но, не балуй! – бросив глумиться, пригрозил мне самый толстый, едва я, сжав нож и вилку, начал подниматься с подушки со зверским выражением лица. – А то мигом болт в печень схлопочешь.
Получить железный штырь в брюхо мне не очень хотелось, но спасло от неизбежной смерти толстомордых надзирателей только появление нового действующего лица. В камеру заглянул знакомый усатый десятник и с досадой бросил:
– Дэн, Карой, опять вы со своими розыгрышами? Доиграетесь ведь – прирежет вас кто-нибудь! – После чего обратился ко мне: – Собирайся, на суд тебя вызывают.
– Что мне собирать-то? – буркнул я, справившись с обуявшей меня яростью и смерив двух толстобрюхих любителей жестоких шуток не предвещающим ничего хорошего взглядом.
– Ну, к примеру, кандалы, – без тени усмешки выдал десятник, вытаскивая означенный предмет из-за спины. – Цепь с его ноги снимите, – велел он надзирателям.
– Ага, сейчас! – торопливо закивал один из них и двинулся было ко мне. Но вовремя остановился, видя, как я сощурился да нож с вилкой поудобнее перехватил.
– Брось! – строго велел другой, с невероятной для такого толстяка скоростью выскочив из камеры и тут же вернувшись со взведенным арбалетом в руках. Он у них, похоже, рядом с моей камерой лежал – уже настороженный. Видать, частенько во время розыгрышей происходят эксцессы.
– Бес с вами! – выругался я, сочтя произошедшее недостойным кровавых разборок. И так невесть какое обвинение грозит, а за двойное убийство так точно засудят.
104 
