– Нет, мы побудем вдвоем. Спасибо вам.
Шаниква кивнула и вышла, осторожно притворив дверь. Я подсел к кровати. Джулиан дышал коротко и часто. Он страшно исхудал, но в обезображенном рубцами лице угадывались черты того мальчика, которого впервые я увидел на Дартмут-сквер, моего любимого Джулиана, чью дружбу я предал. Я взял его руку, такую слабую, влажную и безвольную, что все во мне перевернулось. Джулиан забормотал, потом открыл глаза и улыбнулся:
– Сирил… Ты что-то забыл?
– О чем ты?
– Ты же только что ушел.
Я покачал головой:
– Это было не сегодня. Я снова пришел к тебе.
– Значит, я спутал. Биэна видел?
– Кого?
– Брендана Биэна. Он сидит у стойки. Надо угостить его пивом.
– Мы не в баре, – мягко сказал я. – И не в Дублине. Это Нью-Йорк. Больница.
– Ишь ты. – Он словно подшучивал надо мной. Потом сморгнул, взгляд его немного прояснился. – Что я сейчас говорил? Нес какую-то чушь?
– Ты просто перепутал.
– Голова то ясная, то ничего не соображает. Странно сознавать, что живешь свой последний час на земле.
– Не говори так…
– Но это правда. Я чувствую. И доктор Ван ден Берг о том же сказал. Это он твой друг, да?
Я кивнул, обрадованный, что тон его не подразумевал кавычек в этом слове.
– Да. Бастиан. Он в коридоре. Позвать?
– Не надо. Он сделал все, что мог. Похоже, он хороший человек.
– Хороший.
– Чересчур хороший для тебя.
– Наверное.
Джулиан попробовал рассмеяться, но это усилие стоило ему мучительной боли, исказившей лицо.
– Лежи спокойно, – сказал я.
– Я уж так долго валяюсь на этой койке, что спокойнее некуда.
– Может, тебе лучше помолчать?
– Разговор – все, что мне осталось. Если замолчу, то уж насовсем. Я очень рад, что ты пришел. В прошлый раз я тебя обидел?
– Я это заслужил.
– Вероятно. Но хорошо, что ты вернулся. У меня к тебе просьба. На потом, когда меня не будет.
– Все что угодно.
– Я хочу, чтобы ты известил Алису.
Сердце мое екнуло, я прикрыл глаза. Вот уж чего мне никак не хотелось.
– Еще не поздно тебе самому с ней поговорить, – сказал я.
– Нет. Я хочу, чтобы это сделал ты. После моего ухода.
– Думаешь, я гожусь для этого? Как-никак прошло четырнадцать лет. И впервые за все это время я позвоню, чтобы сообщить… сообщить…
– Кому-то надо это сделать. Будет тебе наказанием. Скажи, я не хотел, чтобы она видела меня таким… что ты был со мной до конца… что я думал о ней… В тумбочке записная книжка. Там найдешь ее номер.
– Наверное, я не сумею… – По щекам моим катились слезы.
– Если не ты, ей сообщит какой-нибудь полицейский. А я этого не хочу. Кроме тебя, никто не расскажет, как все закончилось… о моих чувствах к ней… Скажи, она лучше всех на свете… Передай Лиаму, что без него в моей жизни зияла бы огромная пустота… Скажи, я любил их и очень сожалею, что все так вышло. Сделай это ради меня, Сирил. Пожалуйста. Я никогда ни о чем тебя не просил, а сейчас прошу. Нельзя отказать умирающему в его последнем желании.
– Хорошо. Раз ты этого хочешь.
– Хочу.
– Я обещаю исполнить твое желание.
Мы долго молчали, временами лицо его кривилось в судорожной боли.
– Расскажи о нем, – наконец произнес я.
– О ком?
– О Лиаме. Моем сыне.
Джулиан покачал головой:
– Он тебе не сын. Всего лишь от твоего семени. Но иного способа нет.
– Какой он?
– Весь в мать. Хотя все говорят, внешне вылитый я. Но характер совсем другой. Застенчивый. Тихоня. В этом он больше похож на тебя.
– Вы с ним близки?
– Он мне как сын. – Джулиан заплакал. – Вот же судьба-сволочь…
– Он веселый? Шкодит, как мы в свое время?
– Уж мы-то дали жизни, скажи? – Он улыбнулся.
– Не то слово.
– Помнишь, как тебя похитила ИРА? Вот выдался денек.
– Нет, Джулиан, похитили тебя.
– Меня?
– Да.
– Меня похитили?
– Тебя.
– А почему? Что я им сделал?
– Ничего. Они ненавидели твоего отца. Хотели получить выкуп.
– Он заплатил?
– Нет.
– Узнаю Макса. Мне отрезали ухо. – Джулиан хотел поднять руку к голове, но не донес и уронил на одеяло.
– Да. Зверье поганое.
– Я вспомнил. В общем они обращались со мной хорошо. Кроме тех моментов, когда что-нибудь мне отрезали. Я сказал, что люблю батончики «Марс», и один из них притащил мне целую коробку. Держал их в холодильнике. Кажется, мы с ним подружились. Имя его не вспомню.
– Ты навещал его в тюрьме. Я сказал – ты рехнулся.