– Конечно. Вы были так сердечны ко мне, и я, поверьте, вас очень люблю и уважаю.
– Спасибо на добром слове. Я сразу поняла, что история твоя не вполне правдива, но мне хотелось проявить сочувствие, которого сама я не получила, оказавшись в твоем положении. Не знаю, удивит ли тебя мое признание, что мистера Хеннесси тоже никогда не было. – Она показала левую руку с обручальным кольцом: – В 1913-м за четыре шиллинга я купила это кольцо в магазине на Генри-стрит и с тех пор его не снимаю.
– Вы тоже ждали ребенка? – спросила мать. – И потом одна его поднимали?
– Не совсем так, – помешкав, сказала миссис Хеннесси. – Ты знаешь, что я из Уэстмита?
– Да, вы как-то говорили.
– После отъезда я там больше не бывала. Но я не поехала рожать в Дублин. Я родила дома. В своей спальне, моей прежней детской, где и было зачато бедное дитя.
– И что с ним стало? Это был мальчик?
– Нет, девочка. Прелестное создание. Она пожила совсем недолго. Когда мама перерезала пуповину, отец сунул малышку в приготовленное ведро с водой и подержал там минуту-другую. Потом бросил ее в заранее вырытую могилку, засыпал землей, на том все и кончилось. Никто ничего не узнал. Ни соседи, ни священник, ни полиция.
– Господи боже мой! – ужаснулась мать.
– Я даже не подержала ее на руках. Матушка моя все убрала, и в тот же день меня вывели на дорогу, приказав никогда не возвращаться.
– А меня прокляли с амвона, – сказала мать. – Приходский священник заклеймил меня шлюхой.
– Разума в этой братии не больше, чем в чурбаке. Попы – самые жестокие люди в нашей стране. – Миссис Хеннесси прикрыла глаза. Казалось, она вот-вот закричит.
– Ужасная история, – выговорила мать. – Как я понимаю, отец ребенка жениться не захотел?
Миссис Хеннесси горько усмехнулась:
– Он бы и не смог. Он уже был женат.
– И жена его ничего не узнала?
Миссис Хеннесси долго молчала, а потом тихо промолвила, и голос ее полнился стыдом и ненавистью:
– Она все прекрасно знала. Она-то и перерезала пуповину.
Когда до матери дошел смысл этих слов, она зажала рукой рот, боясь, что сейчас ее вырвет.
– Вот как оно бывает, – сказала миссис Хеннесси. – Так ты твердо решила отказаться от ребенка?
Ответить мама не смогла и только кивнула.
– Тогда после родов пару недель отлежись и возвращайся. Скажем, что младенец умер, и скоро все о том забудут.
– Думаете, сойдет?
– Для здешних-то сойдет. – Миссис Хеннесси взяла мать за руку. – А вот для тебя, к сожалению, вряд ли.
Нападение
Уже смеркалось, когда мать свернула к дому на Четэм-стрит и вдруг увидела, что из соседнего паба вываливается тот самый мужик, из-за кого утром она опоздала на работу. Тип этот смахивал на бродягу – грузный, морщинистая рожа в трехдневной щетине покраснела от выпивки.
Мать подошла к своей двери, а мужик шагнул к ней и проговорил, обдав мощным запахом виски:
– Ну наконец-то. Явилась не запылилась.
Мать молча достала ключ и трясущейся рукой вставила его в замочную скважину.
– Тут сдается жилье, что ли? – Мужик задрал голову к окну. – Меблирашки иль только одна фатера?
– Одна, – ответила мать. – Так что, если вы ищете квартиру, здесь ничего нет.
– Ишь какой выговор. Похоже, ты из Корка. Откуда родом-то? Из Бантри? Или Дримолига? Знавал я одну девку из тех краев. Давала, тварь, всякому, кто попросит.
Мать отвернулась и налегла на ключ, так некстати застрявший в скважине.
– Свет, пожалуйста, не застите, – попросила она мужика.
Тот задумчиво поскреб подбородок:
– Одна, говоришь, квартира. Так ты, стало быть, с ними живешь?
– С кем?
– Ничего себе компашка.
– С кем? – повторила мать.
– С жопниками, с кем еще? А на кой ты им сдалась-то? От них же толку никакого. – Мужик уставился на ее живот и покачал головой: – Или один все же присунул? Да нет, куда им. Ты, поди, и не знаешь, от кого залетела? А, лярва подзаборная?
Слава богу, замок наконец-то поддался, но мужик оттолкнул мать и первым вошел в прихожую. Мама растерянно топталась на пороге и опомнилась, лишь когда незнакомец стал подниматься по лестнице.
– А ну-ка вон отсюда! – крикнула она. – Это частная собственность, ясно? Я вызову полицию!
– Да зови кого хошь! – рявкнул мужик.
Мать оглядела безлюдную улицу и, собравшись с духом, ринулась к лестнице. На верхней площадке мужик безуспешно дергал дверную ручку.
– Давай, отопри. – Он ткнул рукой в дверь, и мать невольно отметила его грязные нестриженые ногти. Крестьянин, подумала она. И выговор уроженца Корка, только не Западного – земляка она вмиг распознала бы. – Открывай, говорю, а не то вышибу дверь.