Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
153 
– Верно, – сказал я. Закон этот был очень выгоден Игнацу, чьи книги раскупались хорошо. – Лишь одна деталь, Чарльз, – вы-то не писатель.
– Нет, однако большая часть моего дохода – от художественных произведений. Ты знаешь, каким тиражом книги Мод разошлись по всему миру?
– По последним данным, что-то около двадцати миллионов.
– Двадцать два миллиона! – ликующе провозгласил Чарльз. – И каждый год тираж, слава тебе господи, прирастает почти на миллион.
– Наследование авторских прав не означает, что вы можете пользоваться налоговой льготой. На суде вам это разъяснили, хотя, по-моему, все и так очевидно.
– Но согласись, это жуткая несправедливость. Налоговый инспектор всегда завидовал моему успеху.
– Успех-то не ваш, но вашей жены, – возразил я. – Положа руку на сердце, вы получали такие хорошие деньги, что вовсе не было нужды жульничать.
– Ладно, бог с ним. – Чарльз пожал плечами. – С долгом я рассчитался, а мой банковский счет пополняется беспрерывно. В следующем году, может быть, маленько заплачу. По настроению. Благослови господь университеты, правда? Во всех изучают творчество Мод. Кроме канадских. Что за чертовщина, а? Почему это канадцам не нравятся ее романы?
– Не могу сказать.
– Странные люди. Выясни это, хорошо? А ты по-прежнему трудишься в министерстве образования? Кажется, там есть отдел межнациональной культуры… – Он осекся, явно не зная, как закончить фразу.
Меня это слегка встревожило.
– Чарльз, уже почти тридцать лет, как я ушел с государственной службы.
– Правда? Зря, работа отменная. С хорошей пенсией. Наверняка ты бы хотел вернуться. А что ты натворил? Ухватил секретаршу за лохматку? Пошалил с ней за закрытыми дверями?
Я вздохнул и посмотрел в окно. На тюремном дворе одни заключенные играли в футбол, другие курили и болтали.
Я ждал, что вот-вот разразится драка, как всегда бывало в фильмах, но нет. Напротив, все, похоже, радовались хорошей погоде. Весьма огорчительно.
– Сколько вам еще осталось? – спросил я.
– Всего шесть месяцев. Знаешь, здесь не так уж скверно. Кормежка очень хорошая. И сокамерник мой, Дензел, пристойный парень. Ограбил три почтовых отделения, но слышал бы ты его рассказы! – Чарльз рассмеялся. – Ты мог бы вставить их в свои книжки, только, боюсь, он тебя обвинит в краже интеллектуальной собственности. Ты же знаешь этих уголовников. На досуге все штудируют кодекс.
– Я не пишу книги, Чарльз. Я работаю в парламентской библиотеке.
– Ты писатель, не выдумывай. Сочиняешь детские книжки о мальчишке-хорвате, путешествующем во времени, точно?
– Мальчишка – словенец. И книги эти пишет Игнац.
– Какой еще Игнац?
– Ну он мне… вроде как сын.
– По-моему, твоего сына зовут Колм.
– Нет, Лиам.
– И он писатель?
– Да нет же. – Я вздохнул. – Писатель – Игнац. Лиам – студент.
– Это он написал про женщину, которая так ненавидела покойного мужа, что каждый день ходила на кладбище и мочилась на его могилу?
– Нет, то написала Мод. – Я вспомнил одну из самых мелодраматичных сцен в романе «И жаворонком, вопреки судьбе…».
– Ах да, Мод. – Чарльз задумался. – Бедняжка Мод. Нынешняя популярность ее бы взбесила.
– Наверняка. Но она давно почила, не изведав этой напасти.
– Как она говорила? «Пошлость популярности»?
– Точно.
– И слава богу, что она не дожила. Хотя иногда я по ней скучаю. Мы не особо ладили, но она не была дрянью. Вот только дымила как паровоз, а я не любитель курящих женщин. Ведь она тебе не родная мать. Погоди, ты не знал? Наверное, не надо было говорить.
– Да знал я. На этот счет я никогда не заблуждался.
– Вот и славно. Помни, ты – не настоящий Эвери.
– И это мне известно, – усмехнулся я.
– Но я рад, что мы тебя усыновили. Ты хороший мальчик. Добрый. И всегда был таким.
В душе моей шевельнулось какое-то безымянное чувство, но, изучив его внимательнее, я понял, что слегка растроган. За все сорок девять лет нашего знакомства с Чарльзом ничего приятнее я от него не слышал.
– И вы были неплохим отцом, – солгал я. – С учетом всех обстоятельств.
Он покачал головой:
– Похоже, мы оба понимаем, что это неправда. Я был ужасным отцом. Тобой совсем не интересовался. Таким уж я уродился. Ничего не попишешь. Однако я дал тебе кров, а это уже что-то. Другие и этого не делают для своих детей. Ты так там и живешь, Колм?
– Я Сирил, – поправил я. – Если вы о доме на Дартмут-сквер, то – нет. Вы его лишились, когда первый раз попали в тюрьму, помните? Дом купил Макс.
153 
