Я заметил, что ответ как будто интересует и Лиама.
– Да, – сказал я, сам не особо понимая, почему так откровенничаю перед посторонним человеком с его простодушными вопросами. – Единственная.
– Чтоб я сдох! – изумился Джимми. – Уму непостижимо. Я-то приближаюсь к двузначному числу.
– Пятерке далеко до двузначных чисел, – сказал Лиам.
– Пошел ты! – взъярился Джимми. – Не пять, а шесть!
– Минет не считается.
– Еще как считается! И потом, пять – все лучше, чем твоя разнесчастная двоечка.
Я отвернулся. Мне хотелось знать о сыне больше, но в разумных пределах.
– А почему у вас разные фамилии? – спросил Джимми после паузы, во время которой я поймал взгляд бармена и заказал еще три пинты.
– Что, прости?
– Я не понимаю, почему он – Вудбид, а вы – Эвери.
– Все просто, Лиам взял фамилию матери.
– Вообще-то дядину, – сказал Лиам. – Дядя Джулиан был мне как отец.
Я молча принял жесткий удар. Джимми смотрел на нас и широко улыбался, словно не мог взять в толк, пикируемся мы или дело серьезнее.
– Джулиан ваш брат? – спросил он.
– Нет, старший брат матери Лиама. Несколько лет назад он умер.
– Вон как. Печально. – Джимми чуть сбавил тон.
– Я его очень любил, – с чувством произнес Лиам, хотя обычно не проявлял эмоций. Фраза явно адресовалась мне.
– Начали. – Джимми кивнул на экран, где игроки обеих команд осторожно перепасовывали мяч. Отдельные болельщики стали подбадривать наших, но вскоре смолкли, ибо ничего особенного пока что не происходило.
– Как вы познакомились? – спросил я. Лиам досадливо тряхнул головой, мол, занудные вопросы – к Джимми.
– Вместе учимся в Тринити, – сказал тот.
– Ты тоже изучаешь историю искусства?
– Вот еще, я на экономическом. Некоторые хотят делать деньги, Сирил. Я вот мечтаю о роскошной машине и большом доме с джакузи, где плещутся гадкие бабенки.
– В смысле, гладкие?
– А, ну да. Хотите знать мою главную цель в жизни?
– Это стоит услышать, – сказал Лиам.
– Ну поведай.
– Хочу особняк на Вико-роуд рядом с домом Боно[59].
– Зачем? – спросил я.
– Как – зачем? Представляете, какие вечеринки мы бы закатывали? Я, такой, через изгородь кричу Боно: эй, чувак, прихвати Мадонну, Брюса и Кайли и валите ко мне, повеселимся в джакузи. А Боно, такой: через пять минут, Джимми, мы у тебя. Вы знаете, что Салман Рушди жил у него в садовом сарае?
– Нет. Серьезно?
– Так я слышал. Пережидал… эту, как ее?
– Фетву?
– Точно! Салман, такой, сидит на газонокосилке и строчит свои книжки, а Боно, такой, в спальне протирает солнечные очки. Потом, наверное, сгоняют партию в шахматы или еще чего.
Итальянцы пробили по нашим воротам, и весь бар испуганно ахнул, но потом облегченно выдохнул, когда мяч лишь чиркнул перекладину. Собеседники мои не отстали от прочих болельщиков, и я подумал, что, возможно, у них гораздо больше общего, чем казалось по первому впечатлению.
– Столь крепкая дружба экономиста и гуманитария выглядит неожиданной, – сказал я.
– А что такого? – Лиам посмотрел на меня, словно я сморозил несусветную глупость.
– По-моему, это люди разного склада.
– Не вижу разницы.
– Мы дружим только потому, – вмешался Джимми, – что ваш сын увел у меня девушку, а потом ее сманил один хмырь-социолог. Нас связывает, так сказать, совместная злость.
– Понятно, – рассмеялся я.
– Социологи, они самое дерьмо. Скопище мудаков. Какой чурбан захочет стать социологом? Что это за профессия? Куда ты сунешься с таким дипломом?
– Никто ее не сманивал, и я ее не уводил, – окрысился Лиам. – Она совершеннолетняя, сама решает.
– Сучка она, и больше никто. – Джимми тряхнул головой. – Шлюха подзаборная, готовая дать любому и каждому.
Похоже, разрыв с девушкой его задел сильнее, чем Лиама. Интересно, подумал я, а как мой сын вообще строит отношения с женщинами? Плохо, если он такой же рохля, как я в его годы, однако не лучше, если он пойдет по стопам своего дяди. Мы с Джулианом оба не годились в образчики.
С Лиамом мы встретились не сразу после смерти моего друга. Вины моей в том нет, но я горько сожалел, что не сумел исполнить последнюю волю умирающего – сообщить Алисе о смерти брата. Той ночью мы с Бастианом так и не добрались до своей квартиры. Наверное, меня везли в операционную, когда мявшийся полицейский принес весть в дом на Дартмут-сквер. Я долго был в коме, а когда очнулся, Игнац, сидевший у моей кровати, оглушил страшной вестью: Бастиана больше нет, тело его переправили в Голландию, там Арьян и Эдда и похоронили сына. Снедаемый горем и отчаянием, я даже не вспомнил о своем обещании. Любопытно, что тогда же Игнац порвал с Эмили, не проявившей сочувствия к нашей семейной трагедии. Как говорится, не было бы счастья…