– Даже Джулиан?
– Это другое. Джулиан всегда был недостижимой мечтой. А Бастиан – реальность. Он любовь всей моей жизни. Джулиан – морок, хоть я его любил и до сих пор по нему скучаю. В конце мы вроде как примирились, но не вполне. – Я вздохнул. – Знаешь, вот оглядываюсь я на свою жизнь и, ей-богу, ничего не понимаю. Казалось бы, чего проще – быть честным со всеми, особенно с Джулианом. Но тогда все выглядело иначе, все было по-другому.
– Лиам говорит, Джулиан не понимал, почему ты сразу во всем не признался.
Я опешил:
– Вы говорили о нас?
– Тема возникла случайно, – осторожно сказал Игнац. – Ты же не против?
– Наверное, нет. Я рад, что вы дружите.
– Конечно, дружим. Мы же братья.
– Одно из другого не вытекает.
– У нас вытекает.
– Что ж, хорошо.
Вообще-то Лиам был крестным первой пары близнецов, но в глубине души я иногда завидовал его дружбе с Игнацем. Они стали братьями, которых связывал так называемый отец, по крови родной лишь одному из них.
– А если кто-нибудь появится? – спросил Игнац.
– В смысле?
– Новая любовь.
– Не знаю. Может быть. Но вряд ли.
– Понятно.
– Можно я кое о чем спрошу? – Я решил коснуться темы, которую мы не затрагивали больше двадцати лет.
– Валяй.
– Вот сейчас мы в другой стране, и мне пришло в голову, что мы никогда не говорим об Амстердаме. Не о городе, но о том, что там произошло.
– Не говорим.
– Иногда я думаю, со мной что-то не так. – Я понизил голос, хотя подслушивать было некому. – Я не чувствую угрызений совести. И никакой вины.
– С какой стати?
– Я убил человека.
– Не ты, – Игнац помотал головой, – Джек Смут.
– Нет, это сделали мы. Все мы были там. И я – соучастник.
– Он получил по заслугам, – возразил Игнац. – Если б Джек его не зарезал, одному богу известно, как оно обернулось бы. Я-то, в отличие от тебя, его знал. Он бы меня не отпустил. Никогда.
– Я это понимаю и потому ни капли не раскаиваюсь.
– Часто об этом думаешь?
– Временами. А ты нет, что ли?
– Нет. Вообще не думаю.
– Ну и ладно.
– Я не сожалею, если ты об этом.
– Я тоже не сожалею. Он бы не оставил тебя в покое, это яснее ясного. Но, знаешь, я теряюсь в догадках, куда Джек спрятал труп. И все эти годы ждал, что полиция выйдет на наш след.
– Не выйдет. Трупа давно нет.
– Откуда такая уверенность?
– Оттуда.
– Ты знаешь, что с ним произошло? – удивился я.
– Да.
– Как ты узнал?
– Смут рассказал.
– Я не предполагал, что вы общаетесь.
– Изредка.
– Я-то боялся поддерживать с ним связь. Решил, лучше максимально отдалиться. Правда, после смерти Бастиана получил весточку. Письмо. Ума не приложу, как Джек узнал. Наверное, Арьян и Эдда заглянули к нему в бар.
– Ты ответил на письмо?
– Да. На том связь оборвалась. Пожалуй, как-нибудь надо ему написать. Если он, конечно, еще жив.
– Жив, чего ему сделается. Мы с ним виделись в мой последний приезд в Амстердам.
– Ты зашел в бар? – изумился я.
– Да, а что такого? Я там бываю довольно часто, потому что голландский издатель приглашает меня на выход в свет каждой моей книги. В баре ничего не изменилось. Джек, конечно, постарел. Но живет припеваючи, бар по-прежнему дает доход. Я даже познакомился с той женщиной с фотографии.
– С какой фотографии?
– Ну помнишь, на стене рядом с вашим любимым столиком? Вы с Бастианом всегда за него садились.
– Старое фото, где Джек со своим другом?
– Ну да, а еще с ними девушка, срезанная рамкой.
– Вспомнил! Снимок сделан на Четэм-стрит.
– В тот вечер предполагался наш совместный ужин, помнишь? В Амстердаме та женщина проводила свой отпуск. Оказалось, она-то и помогла спрятать труп. Выходит, мы ей обязаны.
Я припомнил, как мертвеца затолкали в багажник арендованной машины, потом Смут сел на пассажирское сиденье, а за рулем, мне показалось, была женщина. Приезжая из Дублина. Давнишний друг Смута. Она спасла ему жизнь, когда погиб его возлюбленный.
– И что, вы об этом говорили? – спросил я, надеясь услышать «нет». Пусть минуло много лет, но было бы опрометчиво говорить с посторонними о событиях той невероятной ночи.
– Ни словом не обмолвились. Позже Смут мне все рассказал.
– И куда дели труп?
Игнац усмехнулся:
– Наверное, лучше тебе не знать.
– Нет, скажи.
Игнац вздохнул и пожал плечами:
– Ладно. Помнишь, в семнадцатом веке добрые бюргеры топили уличенных содомитов в амстердамских каналах, привязав им на шею мельничный жернов?