Герцог понимал, что Онора права, и, не в силах больше сдерживать переполнявшую его радость, закрыл ей рот поцелуем.
Он и раньше испытывал безудержное желание, которое охватило его сейчас. Но где-то в глубине души чувствовал, что это еще не настоящая любовь, в честь которой поэты слагают стихи, а композиторы пишут песни.
И вот теперь наконец-то и ему довелось обрести свою любовь. И как это ни странно, она предстала ему в образе хрупкой молоденькой девушки, почти ребенка, которой были пока неведомы чувства зрелой женщины. Герцог был уверен — превратить нежный бутон в пышный цветок будет самым увлекательным занятием, которым ему когда-либо приходилось заниматься.
Сейчас ему казалось, что иметь такую жену — юную, нежную, не испорченную ни мужчинами, ни женщинами — счел бы за счастье любой мужчина.
Она принадлежала ему, ему одному, чистая, словно нетронутый лист бумаги, который ему предстоит заполнить. И от того, чем он заполнит его, зависит вся дальнейшая жизнь Оноры — хорошей она будет или плохой.
Осознав это, герцог на секунду почувствовал нечто вроде страха.
Перед его мысленным взором промелькнула вся его прошлая жизнь, и герцог внезапно устыдился многих своих поступков — они были недостойны его и несовместимы с его собственными идеалами. Он решил, что Онора никогда не должна узнать о его былых заблуждениях.
Целуя ее сейчас, герцог поклялся, как не клялся еще никогда в жизни, что будет достоин своей чистой, нежной жены.
— Я люблю тебя! — воскликнула Онора, когда он наконец оторвался от ее губ. — Люблю тебя! Люблю! Ты для меня все, о чем я мечтала и думала, что потеряла навсегда… когда мне пришлось выйти за тебя… замуж.
— Ты рада или огорчена? — шутливо спросил герцог.
Онора рассмеялась звонким смехом, который он так любил.
— Как ты можешь задавать такой… нелепый вопрос! Очень, очень рада!
И вдруг испуганно вскрикнула:
— Что было бы, если бы я отказалась стать твоей женой и приняла бы… постриг?
Герцог не ответил, лишь крепче поцеловал ее — ему страшно было вспоминать, что он мог ее потерять.
Рука об руку они направились к двери и поднялись по лестнице — им не было нужды выяснять, что им предстоит делать дальше, они и так без слов поняли друг друга.
У дверей спальни Оноры они с улыбкой глянули друг другу в глаза — и им опять все стало ясно.
Герцог пошел в свою комнату, где его уже ждал камердинер, а Онора в свою. Эмили, решив, что хозяйка устала и потому не хочет разговаривать, проворно и молча раздела ее.
Когда горничная вышла, Онора откинулась на подушки и стала ждать, когда откроется смежная дверь.
Ею овладело странное, но приятное возбуждение — тело налилось блаженным теплом, вокруг чудились чарующие звуки музыки. Это была та самая музыка, которую она уже сочинила, но сейчас в ней появился новый лейтмотив, пронизанный счастьем и радостью.
Дверь отворилась, и вошел герцог. Онора сразу почувствовала, как страстно он ее желает, как сильно любит, но и боится напугать.
Ей захотелось его успокоить, приободрить, и, протянув к нему руки, она проговорила:
— Я… ждала… тебя.
Герцог закрыл дверь и подошел к постели.
— Я так надеялся, что ты это скажешь, моя дорогая. Вчера вечером, после того как ты сыграла мне на рояле, я так страдал, что не могу войти в эту дверь и сказать тебе, как я тебя хочу.
— Но почему… ты этого… не сделал?
— Мне показалось, что еще рано. Ты могла бы посчитать, что мы чересчур быстро перешли от ненависти к этому восхитительному чувству — любви.
— Да… для меня оно и вправду… восхитительное.
Присев на краешек кровати, герцог взглянул на жену.
— О чем ты… сейчас думаешь? — застенчиво спросила Онора.
— Все ломаю себе голову, почему ты так не похожа на тех женщин, которых я знал раньше, — ответил герцог. — Ты красива, удивительно красива, но дело не только в этом.
— А в чем же?
— Ты очень чистая и добрая. Таких, как ты, я еще не встречал.
Онора взволнованно прошептала:
— Я очень рада, что ты обо мне такого мнения. Обещаю, я буду стараться… очень стараться… остаться такой же, чтобы тебе… не пришлось меня стыдиться.
Герцог обнял ее, но не стал целовать, как она ожидала, а просто прижался щекой к ее щеке.
— Если ты хочешь сделать это ради меня, то и мне нужно вести себя так, чтобы ты мной гордилась. Но тебе придется мне в этом помочь.