Если б можно было бы залить слезами горе, она бы выплакала их целое море.
Но все бесполезно.
Невероятным усилием воли она подавила в себе подступившие рыдания.
Медленно, действуя почти бессознательно, Селина начала переодеваться. Она сняла новое платье и уложила его в сундук.
Все ее ночные одеяния были уже упакованы, кроме того, в чем она собиралась провести последнюю ночь на вилле. Селина продела голову в ворот рубашки, распустила волосы.
Она выключила газовое освещение, оставила лишь одну свечу на столике возле кровати. Затем, как приучена была делать с детства, преклонила колени, чтобы помолиться на ночь.
Традиционные молитвы не подходили к сегодняшней ночи — так ей казалось. Слова, что она произносила, шли от самого сердца. Она молилась горячо, искренне, повторяя заученные фразы:
— Пожалуйста… Господи… позаботься о Квентине! Пусть он будет счастлив… и сделай так, чтобы он смог когда-нибудь возвратиться в Англию. Береги его, Боже! Береги… потому что я люблю его так сильно…
Молилась она долго и все об одном и том же — о счастье, удаче и благополучии Квентина Тивертона.
Селина исчерпала весь запас слов и сама почувствовала, что господь устал выслушивать ее мольбы. Стоя по-прежнему на коленях, она прислонилась к кровати, уткнулась личиком в одеяло. Ей казалось, что каждая уходящая секунда все сильнее отдаляет ее от Квентина, что завтра солнце уже светить не будет и ей теперь придется жить во тьме.
— Я не вынесу этого! Я не проживу вдали от него!
Она громко произнесла это и тотчас вскочила.
Впрочем, какой в восклицаниях смысл? Будущее ее определено, хотя ей и страшно заглянуть в него. Кому какое дело, что ей невыносимо жить без Квентина, невозможно быть женой другого человека.
Она слишком слаба и беспомощна и занимает столь незначительное место в огромном и жестоком мире, чтобы кто-то всерьез обеспокоился ее судьбой.
Она подошла к гардеробу и взяла оттуда свой старый дорожный плащ, накинула его поверх ночной рубашки и, двигаясь словно во сне, вышла из комнаты и спустилась по лестнице.
Только подвернутый до минимума газовый рожок слабо освещал холл.
Селина подошла к парадной двери. Засов был откинут, чтобы Тивертон по возвращении мог отпереть двери своим ключом и войти в дом, не беспокоя Джима. Большинство джентльменов заставляли своих слуг проводить бессонные ночи в ожидании их возвращения, но Квентин уважал Джима, дорожил им и всегда брал ключи с собой.
Какой-то момент девушка колебалась.
Она знала, что собирается совершить дурной поступок, а в глазах Церкви и вообще смертный грех, но даже если за это она на том свете попадет в ад, то все равно жить на этом свете она не хочет.
Селина протянула руку, чтобы открыть дверь, и тут же в испуге отшатнулась.
Перед ней на пороге стоял с ключом в руке Квентин Тивертон.
Глава восьмая
После короткого молчания, когда они, застыв в неподвижности, молча смотрели друг на друга, Квентин резко спросил:
— Куда это ты собралась?
Селина уже как бы умерла и не хотела воскресать.
— Отвечай! — настаивал он. — Куда ты направляешься?
Он шагнул к ней, а она инстинктивно отступила. Едва слышно Селина произнесла:
— К… реке…
Казалось, сначала он не понял или не поверил тому, что она сказала.
И тогда Селина вдруг кинулась к Тивертону и зашлась в крике:
— Все бесполезно! Я не могу… стать его женой! Я люблю тебя! Без тебя… я не хочу жить… Пусти меня! Позволь мне уйти! Мне надо… исчезнуть! Другого выхода нет!
Ее голос сорвался, из глаз хлынули слезы. Дальше она бормотала что-то уже совсем невнятное.
Воспользовавшись секундным замешательством Квентина, она стремительно ринулась к двери и проскользнула мимо него. Он едва успел схватить ее за плащ и не дать скрыться в темноте.
Втащив Селину в дом, он захлопнул и тщательно запер дверь.
Прижимая к себе дрожащую девушку, он ощущал, как бешено колотится ее сердце, какая буря разыгралась в душе этого милого нежного существа.
Квентин поднял ее на руки и понес вверх по лестнице.
Она захлебывалась в рыданиях. Квентин вспомнил, как тот же неумолчный плач за стенкой выводил его из себя, мешал уснуть и поэтому он решился войти в ее мансарду… И вот чем это обернулось!
Сейчас ее рыдания были еще нестерпимее для его слуха. Но истерика вдруг сменилась покоем, еще более пугающим. Она лежала на кровати с закрытыми глазами, а из-под опущенных ресниц струились слезы.