— В городе есть какие-то социальные службы?
Он поскреб в затылке.
— Не знаю.
— Куда мог бы обратиться человек, чтобы помочь беднякам?
Он сплюнул.
— Немного здесь найдется таких.
— Вы хотите сказать, что никто не пытается помочь?
— Священник, пожалуй, — медленно сказал таксист. — Он-то старается.
— Отвезите меня к нему, — приказала я.
Машина тряслась и подпрыгивала на колдобинах узких улиц, казавшихся еще грязнее, чем когда я их видела раньше. Утро было сырое, промозглое, и город выглядел убогим и унылым.
По углам на мокрых грязных тротуарах топтались дети и мужчины в разбитой обуви.
Дом священника стоял в стороне от улицы, рядом с маленькой церковью. Он выглядел немного получше, чем соседние дома.
Линолеум в передней был вытоптан и местами порван, а в комнате, куда меня провели, облезлые обои кое-где висели клочьями. Мебель была дешевая и уродливая, камин пустой и холодный.
«Если священник походит на свою комнату, — подумала я, — мне от него будет мало толку».
Открылась дверь, и вошел мужчина, молодой, высокий, с тонкими, благородными чертами серьезного лица. Я бы сказала, почти красивый, не выгляди он таким больным. В наружности его было что-то чахоточное. Одежда, как я заметила, сильно поношенная.
Но пожатие его руки было твердым и сердечным. Он мне сразу понравился.
— Вы хотели меня видеть? — спросил он, явно удивленный моим появлением.
Видимо, я очень отличалась своим костюмом от обычных его посетителей.
— Хочу посоветоваться с вами, — сказала я. — Но прежде… не дадите ли вы мне чашку чая? Я только что с поезда.
— Мы с сестрой как раз завтракаем, присоединяйтесь к нам, а потом мы поговорим, — сказал он.
Мне не только хотелось чаю, важно было как-то осмотреться, разобраться, что к чему. Ведь я приехала сюда под влиянием порыва, и мне было немного не по себе.
Что я делаю? Чего я хочу?
Навстречу мне из-за стола поднялась женщина. Внешне она походила на брата, только с виду поздоровее и с манерами немного суетливыми, но добродушными, которые невольно привлекли меня.
— Моя сестра, мисс Вестон, — сказал он. — А ваше имя…
— Глаксли, — сказала я, — леди Глаксли.
В глазах его промелькнуло что-то, ясно сказавшее мне, что ему знакома эта фамилия и что он знает, кто я такая.
Брат и сестра оказали мне самый теплый прием.
Мисс Вестон налила чаю и извинилась, что может предложить только хлеб с маслом и с джемом.
Я так проголодалась, что приняла все с благодарностью. Я сразу же определила, что так называемое масло было на самом деле дешевым маргарином — этот вкус я еще не забыла.
Чай был прекрасный, горячий, и через несколько минут я уже могла приступить к разговору.
— Пожалуйста, скажите мне правду — бедствия от забастовки очень серьезные?
— Боюсь, что да, — ответил священник. — Вы хотите знать правду, и я скажу без обиняков — рабочие в отчаянном положении, а их семьи и того хуже. Большинство из них последнее время без постоянной работы, и сбережений у них уже не осталось.
— А профсоюзная помощь? — спросила я.
— Прекратилась вчера. Моя сестра работала весь день и сегодня тоже продолжит. Мы открыли для женщин и детей бесплатную столовую, где раздавали суп, но средств у нас мало, и, если не поступит никакой помощи, не знаю, сколько мы еще сумеем продержаться.
— Дело не только в голодных детях, — перебила его сестра. — Некоторые женщины совсем больны, они отказывали себе во всем неделями. А многие из них беременны. Но мы даже и помыслить не можем помочь им, чтобы не лишить детей последнего.
— Но, если я достану деньги, вы организуете помощь детям и женщинам? — спросила я.
Я понимала, что для рабочих мы ничего не сможем сделать, но дети не должны были страдать.
У священника засветились глаза.
— Вы действительно могли бы достать деньги, леди Глаксли? Хотя бы только на суп, это все же лучше, чем ничего. Правда, детям полезнее было бы молоко.
— Они получат и то, и другое, — сказала я, — обещаю вам, клянусь, чего бы мне это ни стоило. Я хочу только знать, возьмете ли вы на себя организацию?
— С радостью! С радостью! — воскликнула мисс Вестон. — Я и передать вам не могу, леди Глаксли, какая это была бы помощь. Невозможно объяснить, пока вы сами не увидите несчастных женщин и детей, молящихся о том, чтобы эта ужасная забастовка скорее закончилась.