– Одного часа мне достаточно, – настаивала она.
– Да, но один час в ближайшее время, к сожалению, было бы трудновато изыскать, потому что…
– Герольд, прошу тебя.
– А в чем дело-то? – спросил я.
– Во многом. Среди прочего, дело в моей совести и в моем профессиональном будущем. И в твоем, вообще-то, тоже, – сказала она.
Меня-то больше интересовало мое настоящее, причем не профессиональное.
– София, может, я смогу сделать это короче. Просто передай Кунцу и остальным: я по-прежнему не имею никакого отношения к пожертвованиям, и я также не знаю, кто их делает.
– Зато я знаю-ю-ю, – сказала она.
Это «ю-ю-ю» она тянула так долго, что это напоминало песчаную бурю в пустыне, по крайней мере, мне представлялось, что она звучит именно так, поскольку сам я не бывал в пустыне во время песчаной бури, я вообще никогда не бывал в пустыне.
– Ты? Откуда тебе это знать?
– Знаю. Поверь мне, я это знаю, – ответила она.
* * *
Мы встретились в «Закусочной века» во Флориани-гассе. В этой закусочной я век тому назад частенько прогуливал уроки, зависая у игрового автомата, в котором сравнительно легко можно было добиться бесплатной игры, потому что дополнительный рычаг на левой стороне постоянно погружал шар в углубление «супер-бонус». Я до сих пор так и слышу стрекот генератора случайных чисел и вижу триумфальные вспышки ярких огней, такое не забудешь за всю жизнь.
София сообщила, что собирается уволиться из «Дня за днем», вернее, быть уволенной, поскольку обстановка там день ото дня становится все хуже. Кроме того, у нее на примете есть очень хорошая работа в Германии. Шансы получить эту работу у нее высокие – занять место руководителя экономической онлайн-редакции в «Берлинер Бёрзенцайтунг». По крайней мере, она – одна из трех соискательниц, которые еще остались на дистанции в гонке за эту должность, с чем я ее и поздравил. Лучше стоять на цыпочках в немецкой экономике, чем обеими ногами по самые щиколотки погрузиться в болото австрийской бульварной прессы.
– Теперь надо, чтоб тебе просто немножко повезло, – сказал я.
– Да, а прежде всего я должна доказать им, что я серьезная журналистка, – заметила она.
– Что ты имеешь в виду под «серьезной»? – спросил я.
– Герольд, я знаю, кто стоит за серией пожертвований, – сказала она.
Одно это звучало не так уж несерьезно, если к тому же было правдой, в чем мое животное чутье сильно сомневалось.
– Я знаю, кто эта благодетельница, – добавила она.
– Женщина?
– Да. Но, пожалуйста, пусть это останется действительно между нами, ты должен это обещать.
– И кто она? – спросил я.
– Тут есть одна проблема. Я не могу выдать ее имя. Я ей это обещала. Она ни в коем случае не хочет, чтобы это стало известно. Она хочет остаться анонимом.
София, пожалуй, прочитала по моему взгляду спонтанную мысль о том, что я только зря теряю здесь время. Поэтому она – по тактическим соображениям – заказала сразу два пива. И потом поведала мне, не особо преувеличивая, с какой легкостью она якобы раскусила эту тайну.
– Поскольку никому, кроме меня, не пришло в голову просто искать там, куда пришли деньги, – сказала она.
Говоря конкретно, у нее было задание сделать репортаж о получателях тех пожертвований, которые были связаны с публикациями в «Дне за днем», чтобы продемонстрировать читателям, как хорошо теперь идут дела у этих людей – и все благодаря бесплатной газете. Среди прочих она встретилась с Эгоном Зайльштеттером, руководителем приюта для бездомных во Флоридсдорфе, который первым получил конверт с десятью тысячами евро. И он в какой-то момент разговора проболтался, что у них тут давно было известно, кто благодетельница, но эта женщина непременно хочет остаться анонимной. Под клятву о молчании Софии удалось в конце концов вытянуть из него имя спонсорши, так она уверяла.
– Ну и что потом? – спросил я.
– Я ей позвонила, и она с зубовным скрежетом подтвердила это, – сказала София.
– Честно?
– Да, Герольд, огромное честное слово. Она была страшно огорчена, что Зайльштеттер выдал ее имя. И мне пришлось торжественно обещать ей, что больше никто не будет ее донимать.
– О’кей, – сказал я, ничего тем самым не говоря.
Ведь я был не из тех людей, которые могут мгновенно перестроиться на новую ситуацию, про которую совершенно не знаешь, чего от нее ждать. Кроме того, я не совсем понимал, чего, собственно, София Рамбушек хотела от меня.