98 
– Ты не ведешь никакую тактику, еще никогда ничего от меня не требовал, никогда ни на чем не настаивал, не давил на меня и не пытался ошеломить. Ты один из очень редких мужчин с такими качествами, можешь мне поверить.
Это было как бы последним доказательством того, что тест на жесткость матраца у нее в спальне не был бы оптимально уместным.
– Ах, да я бы рад был на тебя давить или ошеломить тебя, но у меня, к сожалению, нет для этого средств, – сказал я.
Это я хорошо ввернул, поскольку она действительно чмокнула меня за это в щеку, приведя на время в оцепенение.
– И вообще, ты самый нетщеславный мужчина, какого я знаю. Это так приятно. Обычно все хотят лишь доказать мне, какие они крутые. А ты совсем другой, ты настоящий, ты показываешь и свои слабости.
Что не удивительно, у меня их богатый ассортимент, есть что предложить.
– Так, а можно и мне сказать про тебя что-то приятное? – спросил я наконец в порядке самозащиты, а то я был уже полностью упакован в вату.
Она выжидательно улыбалась. Я немного подумал, не упомянуть ли мне какую-нибудь часть ее лица или тела – к примеру, каки-оранжевые уши, каких не сыщешь ни у одного известного мне художника, ни у Вермеера, ни у Гогена – и уж подавно не сыщешь у Ван Гога. Но потом я выбрал нечто более общее, что, может быть, звучало и бредово, но я сказал это архисерьезно:
– Ты совершенная женщина, о какой всю жизнь мечтает каждый мужчина. И именно мне выпало здесь и сейчас сидеть рядом с тобой, хотя ты даже чисто внешне играешь совсем в другой лиге, чем я. Это для меня какое-то везенье по ошибке.
Я ненадолго задумался, действительно ли «везенье» – идеальное слово, не элегантнее ли было бы употребить, например, «счастливый случай», но в ту секунду, видимо, «везенье» оказалось более кстати, потому что Ребекка преодолела последний остаток дистанции между нашими телами, и я на сто процентов знал, что поступаю правильно, обнимая и целуя ее, что я, конечно, не преминул сделать. Еще не закончив поцелуя, я заметил – по грандиозности ощущения поцелуя, – что он лучше всякого Рождества. Сейчас было интересно лишь одно: остановится все на этой сцене или все-таки дело дойдет до продолжения. Чтобы не изменить своей роли ангела терпения, этот выбор я целиком предоставил Ребекке. И она сказала – когда ее губам наконец снова была предоставлена свобода говорить:
– А что ты имеешь против того, чтобы немного полакомиться?
Она была не из тех женщин, что формулируют двусмысленно, поэтому было ясно, что ее предложение относится к области кухни; там и должно оставаться.
– Шоколадный торт собственного приготовления, – добавила она.
– Блестящая идея, – сказал я.
Этими словами я был горд, ибо они доказывали мое геройское владение телом. Другим мужчинам и впрямь было чему у меня поучиться. Кроме того, шоколадный торт, вообще-то, всегда был для меня альтернативой чуть ли не всему на свете. И с этим «чуть ли» я мог бы в данном особенном случае, надеюсь, еще хорошенько пожить некоторое время, подумал я.
Беспощадная последняя воля
Любовный хмель имеет то преимущество, что повседневность, которая обычно требует некоторого преодоления, прежде чем оказаться позади, вдруг осуществляется сама по себе, как в трансе. Например, в пятницу я встал так рано, что на улице было еще темно, помыл посуду – по крайней мере, вымыл чашку и ложечку для кофе, сделал себе кофе, сел к монитору и открыл почту с намерением написать Ребекке пару строк. Поскольку Ангелина наравне с другими еще спала, в папке у меня было одно-единственное сообщение. Которое, однако, было содержательно и по своему действию оставило далеко в тени двойной эспрессо. Оно гласило:
«Господин Плассек, как и было условлено, снова даю о себе знать. Дело обстоит так, что у меня есть еще 10000 евро, которые я могу отдать. Очень важно: я хочу навсегда остаться в безвестности. Почему я тем не менее пишу вам: поскольку это мое последнее денежное пожертвование, у меня есть мысль, кому его предназначить. То есть я вам подскажу, о чем вы должны написать. А вы напишете. И когда статья появится, я отправлю туда деньги. Пока что я жду вашего согласия, а потом скажу, для кого предназначается последнее денежное пожертвование. Пожалуйста, действительно никому ничего не говорите!»
Было бы весьма интересно, какой портрет этого благодетеля составил бы хороший психолог. Но мне-то нравилась прямота этой персоны: она не делала долгих вступлений, а сразу переходила к делу. Поэтому я тотчас ответил:
98 
