Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
174 
А этот мужчина, Барри, — совсем другое дело.
Со ступеней аэропорта Роуз следила за тем, как он расплачивается с носильщиком — повелительно, барственно, она аж вскипела от негодования. А он, заметив, как она стоит со своим большим чемоданом и оглядывается в поисках заказанного такси, подошел к ней вразвалочку и сказал:
— Я подвезу вас до города.
Барри поставил свой чемодан рядом с ее и ушел на стоянку. Через мгновение перед Роуз вырулил большой «бьюик», передняя дверь распахнулась. Она села. Материализовался негр и сложил их вещи в багажник. Барри снова дал денег.
— Я заказывала такси.
— Не велико горе, шофер найдет себе другого пассажира.
Еще в самолете Барри закончил свои излияния своеобразным приглашением:
— Почему бы вам не приехать ко мне на ферму и не посмотреть на все своими глазами?
Роуз отказалась, а теперь жалела об этом. Но недолго.
— Поехали на ферму, позавтракаем, — предложил Барри.
Роуз была знакома с тем, что мог предложить ей город Сенга; она находила его скучным захолустьем с высоким самомнением. На самом деле о Цимлии она думала совсем не то, что писала о ней, а прямо противоположное. Только товарищ президент Мэтью искупал недостатки страны, а теперь… Она пожала плечами и сказала:
— Почему бы и нет?
Они не поехали через город, а объехали его вокруг и скоро углубились в буш. Не каждый может полюбить Африку, и Роуз в том числе, хотя она знала, что есть те, кто любит, да и как было не знать о них, ведь обожатели континента так громогласны. (И почему они ходят с таким видом, будто эта их любовь является доказательством их внутреннего благородства?) Прежде всего, Африка слишком велика. Потом эта диспропорция между городскими и культивированными территориями и нетронутыми землями. Сплошные заросли проклятого буша и беспорядочные холмы, и всегда риск каких-то волнений и нарушений порядка. Роуз не выезжала обычно за пределы городов, максимум, на что могла согласиться, это пятиминутная прогулка по заповеднику. Ей нравились тротуары, и пабы, и залы заседаний, где произносились речи, и рестораны. Но сейчас она сказала себе, что было бы неплохо познакомиться с белой фермой и белым фермером, хотя, само собой, о его жалобах она писать не станет, ведь вся его критика сплошь касается чернокожих, а нынче политика совсем другая. Ладно, назовем этот визит расширением кругозора — с небольшой натяжкой.
Когда они остановились перед большим зданием из кирпича-сырца в окружении горстки эвкалиптов (Роуз оно показалось уродливым), Барри велел гостье обойти дом и зайти с парадного входа, а ему нужно еще заглянуть на кухню, распорядиться насчет завтрака. Еще не было и восьми, при обычных обстоятельствах Роуз спала бы еще час. Солнце стояло высоко, было жарко, яркие цвета резали глаз — сплошь алое, пурпурное и насыщенная зелень, и повсюду розоватая пыль. Ее обувь почти исчезала в ней. Уходя, он ворчливо заметил:
— Моя жена на этой неделе в отъезде. Приходится самому заниматься этой чертовой кухней.
Это не прозвучало как предложение немедленно проследовать в кровать и не тратить время на общепринятые условности. Роуз медленно обогнула дом, взошла по ступенькам крыльца, оказалась на веранде, открытой с трех сторон, которую сначала приняла за недостроенную комнату. Показался на миг Барри, чтобы сообщить:
— В хлеву что-то стряслось, чтоб их. Заходите в дом, бой подаст вам завтрак. Я скоро буду.
Роуз обычно не завтракала. И сейчас не хотела есть. Но она прошла через одну просторную комнату, показавшуюся ей какой-то неуютной (подушек добавить, что ли?), и очутилась в другой, где стоял большой стол, рядом с которым ее ожидал улыбающийся старый негр.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал слуга, и она села, оглядывая блюда с яйцами, беконом, помидорами, колбасой.
— У вас есть кофе? — спросила Роуз негра, и это было первое ее обращение в жизни к прислуге — чернокожей, разумеется.
— О, да, конечно, кофе. У меня есть кофе для миссус, — с готовностью подтвердил старик и налил ей кофе.
Роуз с удовлетворением отметила, что струйка, льющаяся из серебряного носика, достаточно густая.
Она положила себе яйцо и завиток бекона. Тем временем вернулся хозяин дома. Он швырнул в угол какую-то железяку, отодвинул со скрежетом стул и сел.
— Это что, все? — спросил Барри, недовольно глядя на ее полупустую тарелку и наваливая на свою гору всего. — Давайте-ка, поднажмите.
174 
