— Почему?
— Потому что твой муж никогда не примет помощи от меня. Тебе придется придумать историю о какой-нибудь благотворительной организации или солгать, что ему помогло государство. Надеюсь, это будет нетрудно?
Миранда едва не потеряла дар речи. Европа! Она никогда не думала, что попадет туда таким образом, и все же…
А Кермит? Вдруг он и впрямь поправится, станет прежним!
— Но ведь нам наверняка придется отдавать эти деньги? — осторожно спросила она.
Дилан как-то странно посмотрел на нее.
— Отдавать? Конечно, нет.
Несмотря на бурную радость, Миранда не теряла головы.
— Почему ты это делаешь? Ведь Кермит издевался над тобой, вмешивался в твою жизнь!
— А потом он спас эту самую жизнь и оказалось, что она не такая уж и никчемная.
— Вот как? Он мне не говорил. Где и как это случилось?
— На войне. Как — нет времени рассказывать, меня ждет работа.
Значит, Дилан делает это не ради нее. Стало быть, между ними все кончено.
Миранда гордо вздернула подбородок. Если это дела его и Кермита, она не станет благодарить своего бывшего жениха за столь существенную подачку. Она привыкла выстраивать жизнь по своим правилам; так же поступит и на этот раз.
— Мне возвращаться на свое прежнее место?
Во взоре Дилана промелькнуло удивление.
— Как знаешь. Минуты, проведенные в моем кабинете, тебе засчитают как рабочее время. Когда увольняться, решай сама. Думаю, сперва надо узнать насчет клиники. Этим я сам займусь, а потом сообщу тебе результаты.
Миранда вышла за дверь. Она думала о Кермите, некогда казавшемся ей воплощением самоуверенности, непринужденности и силы, и утонченном, ранимом, благородном Дилане. Она поняла, что пора отбросить давнюю досаду на жизнь и раздражение существа, обиженного судьбой. Ни один из этих мужчин не достоин Миранды Фишер. И все же с их помощью она постарается изменить свое будущее.
Глава двадцать первая
Прошло два месяца. Стояла слякотная погода, с улицы доносилась барабанная дробь ледяных капель и вой набиравшего силу ветра, а дороги превратились в грязное месиво. А потом дождь неожиданно перешел в густой снег, и за одни сутки гавань сделалась похожей на огромную полынью, окруженную белоснежными льдами. Даже чайки, сидевшие на мачтах, напоминали большие снежные хлопья.
Все это возникало в воображении Кермита, пока он лежал, ожидая возвращения Миранды. Зачастую ему казалось, будто ее приход — всего-навсего некий повторяющийся рубеж в вечно текущем времени. Он все реже оглядывался назад и вдумывался в прошлое. Он жил унылым настоящим, в котором не осталось никакой радости.
Кермит ощущал проблеск волнения и предвкушения чего-то необычайного лишь вспоминая о приближении Рождества. Да и то он думал не о себе, а о Мойре. Как славно будет наблюдать за ней, впитывая ее изумление и восторг при виде подарков и елки!
Однажды вечером, за пару недель до праздника, Миранда не вошла, а буквально ворвалась в дом, разрумянившаяся, возбужденная, с воротником пальто, припорошенным снегом, и какими-то пакетами в руках.
Кермит смотрел на нее с изумлением. Все ее уныние, раздражение и мрачность словно сдуло ветром! Наверное, она тоже думала о Рождестве. Он сам хотел предложить, чтобы в один из праздничных дней она сходила на какую-нибудь вечеринку; разумеется, без него.
— Кермит, — сказала она, присаживаясь на постель прямо в пальто, — кажется, мы спасены!
Его ответный взгляд ясно говорил: «О чем ты?».
— Мы поедем в Европу, в Англию, в один хороший госпиталь, где тебя возьмутся лечить.
— Но это невозможно.
— Возможно. — Она накрыла его руку своей ладонью, чего уже давно не случалось. — У нас есть деньги.
— Откуда?
— Часть суммы выделило твое командование, а остальное — пожертвования. Галифакс не забывает своих героев! Я еду с тобой. А Мойру оставим Уэйнам.
Кермит закрыл глаза, словно от вспышки яркого света. Своим внутренним взором он видел приподнятый занавес, за которым таилось необозримое пространство его будущего. Он не удивился. В глубине души он всегда верил, что тьма отступит.
Вместе с тем Кермит улавливал в происходящем какую-то фальшь, за последние месяцы он стал слишком восприимчивым к ней. Притворялись все: неумело скрывавшая свое раздражение Миранда, Гордон и Хлоя со своими подчеркнуто радостными улыбками и ободряющими словами, бывшие сослуживцы, пытавшиеся как можно быстрее оправиться от шока при виде молодого мужчины, в одночасье ставшего инвалидом. Только Мойра вела себя искренне. Она не пыталась его утешить, она его просто любила.