— Просто мне хотелось увидеть большой город, — уклончиво произнес молодой человек, а мистер Фишер проворчал:
— Вот-вот, на войну тоже идут, надеясь на новые впечатления. Хотя по мне только безумцы способны рассматривать эту бойню как шанс изменить свою жизнь. Впрочем, горлопаны, призывающие молодежь воевать, умеют разглагольствовать, как никто другой! Иные из них даже умудряются заявить, что война способна открыть человечеству новые горизонты!
Дилан подавленно молчал. Сам того не желая, Колин Фишер выставил их с отцом хладнокровными дельцами, которые наживались на крови и несчастьях людей!
Будучи врачом, отец Миранды спасал людей, причем зачастую бескорыстно, жертвуя всеми силами, а что делал Грегори Макдафф? Снабжал фронт галетами, беззастенчиво набивая свои карманы деньгами! Дилан знал, что с начала войны семейное состояние увеличилось в несколько раз. И он… он был единственным наследником этого состояния.
Вскоре доктор Фишер, извинившись, удалился к себе. Ему было необходимо как следует отдохнуть перед завтрашним днем: с утра ожидалось прибытие корабля, нагруженного ранеными.
Эбби милостиво позволила дочери показать мистеру Макдаффу комнаты, и Миранда провела Дилана к себе.
По сравнению с другими помещениями обстановка в комнате девушки была почти спартанской. Безликие безвкусные обои (кое-где Дилан заметил грязные подтеки), никаких салфеточек, безделушек и подушечек, только книжные полки. И, конечно, зеркало. Еще на стене висели фотографии, выполненные несколько лет назад с помощью фотопластин.
Дилан обрадовался, увидев, что на большинстве из них запечатлен Галифакс. Это облегчало переход к разговору о его рисунках. Однако прежде ему хотелось помолчать, глядя на Миранду и наслаждаясь тем, что он видит.
Это длилось недолго. Нервно сжав руки, девушка сказала:
— Я прошу прощения за поведение своих родителей. Они никогда не задумывались о том, что говорят.
— А мне показалось, они говорят именно то, что думают. По-моему, у вас довольно дружная семья.
— Не знаю. Мама всегда заботилась только о себе. А отец был поглощен своими больными.
— А мой — фабрикой.
— Я заметила, что вам не понравились пирожные, — вспомнила Миранда. — Мама купила их в кондитерской на углу. Наверняка по сравнению с бисквитами, которые производит фабрика вашего отца…
— Нет-нет, — поспешно перебил Дилан, — дело в том, что я вообще не ем сладкого.
Миранда насторожилась.
— Почему? Проблемы со здоровьем? — Ей хватало постоянных жалоб матери.
— Просто не люблю. Причем с самого детства.
Неожиданно девушка рассмеялась.
— Вижу, у нас с вами много общего! На фабрике вашего отца делают столько вкусностей, а вы их не едите. Мой отец врач, а я не могу слышать о болезнях и страданиях людей и уж тем более видеть все это!
— Да, такова ирония судьбы. Как говорят, мало кому удается и выпекать торты, и лакомиться ими. Порой самое главное от нас не зависит.
Услышав его слова, Миранда была поражена: то же самое говорил Кермит Далтон! Она хорошо запомнила его фразу: «Мне с детства пришлось познать один жестокий закон: от нас ничего не зависит». Хотя, глядя на Дилана, ей хотелось сказать: «Неужели вы, человек, у которого столько денег, не способны распоряжаться своей жизнью?».
— Наверное, вы правы, — довольно сдержанно произнесла она, — а вот мой отец — далеко не во всем. Если говорить о войне, то кое на что она все-таки повлияла и в положительном смысле. Взять хотя бы моду.
— Я плохо разбираюсь в этом.
— Но вы хорошо одеваетесь, — заметила Миранда.
— Просто покупаю то, что мне нравится.
«Если бы я могла делать то же самое!» — с досадой подумала девушка.
Поскольку она продолжала благосклонно улыбаться, Дилан спросил:
— Как вы думаете, теперь ваши родители позволят мне приходить к вам?
— Надеюсь, что да. Если вас не отпугнула обстановка нашего дома.
— Мне у вас нравится.
— Разве вы не замечаете, что на всем, что вас сейчас окружает, лежит печать запустения?
«Тем разительней по контрасту кажется ваша красота!» — хотел сказать Дилан, но не осмелился.
Поскольку он молчал, Миранда задала очередной вопрос:
— Вам было интересно учиться?
— Вовсе нет. — Дилан обрадовался тому, что может быть откровенным с нею. — Меня никогда не привлекали точные науки. Просто я единственный сын своего отца, и мой долг изучать то, что пойдет на пользу делу. По крайней мере, так мне всегда говорили.