Дон Карлос вынул из кармана деньги, которые Жозефина предусмотрительно переложила из его старой формы.
Превозмогая смущение, Лючия заговорила:
— У вас достаточно денег? Я могла бы вам немного дать…
— Я и так слишком много должен вам, Лючия. И у меня еще есть остатки гордости, чтобы не просить у женщины денег.
— Ничего плохого в этом нет, я предложила их от чистого сердца…
— Я знаю, но отвечу — нет.
— Если дело только в вашей гордости, то вы поступаете крайне необдуманно и просто глупо, — резко ответила Лючия. — Сейчас, может быть, наступает один из самых опасных моментов в вашей жизни, вы это прекрасно знаете, и не время рассуждать о гордости. Подумайте лучше о вашей безопасности!
— Вы хотите спорить и дальше?
— Зачем спорить? Просто я хочу быть уверенной, что вы не будете нуждаться на первых порах…
— Если учесть, что вы всей душой поддерживаете патриотов, ваше предложение выглядит весьма великодушным.
— Почему… вы так решили?
— А почему вы ни слова не сказали мне, что Боливар приезжал в Кито? — вопросом на вопрос ответил дон Карлос.
— Это вам Жозефина успела рассказать? Мы решили не говорить об этом, не хотели волновать вас, когда вы были больны. Очень тяжело больны. Любое волнение могло ухудшить ваше состояние.
— Вы считали, что это известие могло меня… испугать?
— Нет, конечно же, нет, но мне казалось, что вы просто могли… Ну я не знаю… Могли расстроиться.
Дон Карлос улыбнулся так, что у Лючии упало сердце.
— Вы совершенно неординарная личность, Лючия. Я крайне благодарен вам, что вы заботились о моем настроении и что не дали мне умереть.
— Не стоит говорить слова благодарности за поступки, которые являются абсолютно нормальными, но я умоляю вас быть осторожным! Помните, что вы не должны много ходить. Рана зажила, но о полном выздоровлении говорить пока рано. Да и волноваться вам тоже не стоит, если не хотите снова свалиться.
— Обещаю вам, Лючия, что я постараюсь не забыть ваши советы.
— Да, пожалуйста, постарайтесь. И ведите себя благоразумно.
Раздался тихий свист со стороны картофельного поля. Надо понимать, это был условный сигнал Педро.
Лючия вздрогнула — сейчас этот человек, к которому она успела так привязаться, уйдет навсегда. Чувство одиночества, которое она ощущала всю свою жизнь, опять надвинулось на нее, сердце ее сжалось, оттого что через минуту дона Карлоса не станет в ее жизни.
Неожиданно Лючии захотелось прижать к себе этого почти чужого человека. Как он красив, какой властный у него взгляд, какое необъяснимое волнение чувствует она рядом с ним.
— Мне пора, — коротко бросил дон Карлос.
— Будьте внимательны к себе, и не забывайте о своем здоровье, и… И помните все, что я вам говорила.
— Я уже пообещал.
— И да поможет вам Бог! А я… я буду молиться за вас, — прошептала она чуть слышно.
— А я очень хотел бы, чтобы так и было.
— Я буду молиться все время…
Лючия говорила, чувствуя, что слова самопроизвольно слетают с губ помимо ее сознания. Мысль о том, что этот человек покидает ее навсегда, была невыносима.
Внезапно ей стало ясно, что отъезд дона Карлоса будет самым страшным событием в ее и без того пасмурной жизни.
Он медленно сжал руку Лючии, увидев ее глаза, полные слез, и словно через силу, тихо произнес дрогнувшим голосом по-испански:
— Adios!
Дон Карлос порывисто прижал Лючию к себе. Она лишь успела почувствовать, как его руки обвились вокруг ее тела, и губы их встретились в страстном поцелуе. Лючия даже не удивилась. Ей показалось, что чувства, которые она до сих пор скрывала сама от себя, вырвались наружу. Пьянящая волна новых прекрасных ощущений накатила на нее, перехватывая дыхание и сжимая горло.
Это было так же чудесно, как и все, что ей нравилось здесь: заснеженные горы, цветы на альпийских лугах, бездонное темно-синее небо, распростертое над городом; и вот теперь дон Карлос…
Она не помнила, сколько длился этот волшебный поцелуй. Лючии показалось, что стены маленького павильона закружились вокруг них, а от стен отражается яркий свет, ярче, чем сверкают солнечные лучи на белой шапке Чимборасо. Ослепленная этим светом, она чувствовала себя частью мужчины, который ее обнимал.
— До свидания, Лючия! — произнес дон Карлос по-английски срывающимся голосом и вышел из павильона так быстро, что она не успела даже пошевелиться: она так и осталась стоять на месте, там, где де Оланета выпустил ее из своих крепких объятий.