— Вы прекрасно понимаете. Слишком активно помогали мне, подавая знаки во время игры. Удивляюсь, почему никто вам ничего не сказал, особенно после того, как вы потерли нос в пятый раз.
Тот сверкнул белозубой улыбкой:
— А никто понятия не имел, что я делаю. И если говорить, о моих знаках, то вы ведь успешно ими пользовались. Разве не так?
— Я бы вполне обошлась и без них.
Он скептически поднял бровь.
— Чувствую себя мошенницей.
— Несомненно. Как же вас еще назвать? Вы должны быть навеки отлучены от игры за «кражу» целых восьми пенсов в этой взятке.
— Сумма не главное.
— И наши действия тоже не преступление. На худой конец мы играли как команда, поскольку я не мог видеть карты ваших партнеров.
Несмотря на удивительную точность его подсказок, Грейс знала, что со своего места он не мог разглядеть того, чем располагала противоположная сторона.
— Но как вы угадываете?
Джек пожал плечами:
— Ничего сложного здесь нет. Главное, надо следить за вышедшими из игры картами и постараться их не забыть. Все остальное тогда окажется просто.
Грейс молчала, осмысливая информацию.
— Напомните мне, чтобы я никогда не играла в карты против вас.
— Я буду ждать случая и благоприятной возможности, чтобы изменить ваше мнение. А теперь, если не ошибаюсь, ваша тетя собирается пригласить всех на ужин. Прошу вас, сядьте рядом со мной.
— Не уверена, что смогу помочь, поскольку на столе уже стоят карточки с указанием места.
— Тогда мы переставим их по нашему желанию. — Бесстыдно подмигнув, Джек встал и предложил ей руку.
— Вы шутите?
— Да как вам сказать...
Грейс изучающе смотрела на него:
— Я думаю, вы самый безнравственный из всех знакомых мне мужчин.
Джек засмеялся, потом наклонился, почти касаясь губами ее уха, и прошептал:
— В таком случае вам лучше избегать меня, не то я перестану быть джентльменом и постараюсь сбить вас с пути истинного.
Это и делало его таким опасным, потому что в отличие от других мужчин он мог легко соблазнить ее, и она бы ему позволила. Но, слава Богу, он просто дразнит ее. С таким неутешительным выводом девушка положила ладонь на его рукав, и он повел ее на ужин.
К своему удивлению, Грейс обнаружила, что будет сидеть рядом с лордом Джеком.
— Я опять стал должником вашей тети, — улыбнулся он, взглянув на карточки.
Ее соседом слева оказался старик с медной слуховой трубкой в ухе. После того как они несколько раз обменялись приветствиями, тот с улыбкой кивнул и занялся супом, явно довольный, что ужинает в тишине.
Женщина справа от лорда Джека вела оживленный разговор с другим соседом, поэтому Грейс была в центре его внимания и предполагала, что он продолжит свое заигрывание.
— Итак, мисс Данверс, — начал он, приступая к супу,— каково ваше мнение о Декарте?
Ее рука, державшая ложку, замерла над тарелкой.
— Что?
— Декарт. Помните его постулат: «Я мыслю, следовательно, я существую»? Наверняка вы знакомы с его сочинениями.
Он что, намерен разговаривать о таких высоких материях? Девушка слегка нахмурилась:
— Почему вы так решили?
— Потому что нам обоим известна ваша любовь к чтению, а если вы знакомы с Джонсоном и Свифтом, то вас могут интересовать и другие мыслители, даже французские.
— Но названные вами писатели были эссеистами, а не философами.
— Значит, вы знаете Декарта, — улыбнулся он.
— Мой отец говорит, что я не должна этим заниматься. Наше общество уверено, что женщине ни к чему забивать себе голову бесполезными знаниями. Ее дело шить, вести домашнее хозяйство и растить детей. А политику и философию оставить мужчинам.
— Но вы с этим не согласны?
— Конечно, раз я читаю такие серьезные книги. Когда училась в школе, то говорила папе, что Вольтер и Руссо — часть моих уроков французского.
— Вот как? — засмеялся лорд Джек. — Только не говорите мне, что верите в права человека, волю народа и прочие радикальные идеи.
Г рейс помолчала, оценивая его точку зрения.
— Я не сторонница отмены монархии, если вы намекаете на это. Но также не считаю, что нельзя дать простым людям право голоса.
— Значит, вы хотите дать это право всем, независимо от образования или доходов. Даже женщинам, полагаю?
Девушка пару секунд решала, ответить ему или нет.
— Да, — наконец призналась она,— Даже нам. А что в этом предосудительного?