Я постоянно ругала Катерину — она рисковала не только своей репутацией, но и жизнью. Я даже набралась смелости и сказала, что больше не стану сопровождать ее на свидания с Жераром после возвращения Джироламо.
Она дала мне пощечину, но я стояла на своем. Это произошло, когда Катерина получила письмо, адресованное ей и запечатанное печатью Борджа.
Она прочитала его вслух, не скрывая торжества, с сарказмом в голосе:
Ваше сиятельство!
Я убедился в Вашей храбрости, разуме и решимости. Я ценю подобные качества не меньше телесной красоты, коей Вы наделены в полной мере.
Прошу простить меня, я напрасно был с Вами так груб. Вы заслуживаете всяческого уважения. Я признаю, что, несмотря на молодость, Вы стали бы правителем не менее великим и славным, чем Ваш отец, герцог Миланский, если бы родились мужчиной.
Увы, природа сотворила Вас женщиной. Это трагедия для вас, зато истинное блаженство для мужчин вроде меня, уверенных, что женщины с сильным характером и мозгами должны высоко цениться и применять свои таланты. Какая досада, что я обвенчан с нашей матерью-церковью, а Вы отданы другому. Если бы мы объединили силы, то вся Италия стала бы нашей.
Подумайте об этом и дайте отставку Вашему смазливому французу — он безмозглый мальчишка, который не стоит ни гроша. Я же, со своей стороны, обладаю невообразимыми богатствами и властью.
Остаюсь Ваш на все готовый слуга
Дочитав до конца, Катерина смеялась так, что лицо у нее налилось кровью. Я же, напротив, серьезно задумалась над письмом кардинала.
— Невероятно, — произнесла я в итоге. — Он решился отправить незашифрованное письмо, подписанное собственной рукой. Ты же запросто сможешь его выдать!
— Только в том случае, если захочу погубить себя. — Катерина возмущенно фыркнула. — Посмотри, что он пишет: «Дайте отставку Вашему смазливому французу». Вряд ли это письмо можно показать Джироламо.
Я кивнула и продолжила:
— Однако он извиняется. Я видела, каким взглядом он тебя провожал. Мадонна, он в тебя влюблен.
— Тем хуже для него. — Катерина скривилась от искреннего омерзения. — Да я скорее уйду в монастырь, чем стану заниматься с ним любовью. Он старый и сальный.
— Всего на десять лет старше Джироламо, — возразила я. — Да, я согласна, сама мысль об этом вселяет омерзение, но все-таки… не стоит его оскорблять, мадонна. Он слишком умен и знает чересчур много.
Испанский кардинал действительно был умен. На следующий же день явился гонец в ливрее цветов Борджа. Он опустился на колени перед ее светлостью и протянул большую прямоугольную коробку, в которой лежало шесть нитей безупречного жемчуга.
Умоляю принять этот дар в знак нашей дружбы, хотя они недостоин Вашей безупречной кожи. Прошу простить мою дерзость и не держать на меня зла.
При виде драгоценностей Катерина на миг растянула рот в самодовольной улыбке, а затем сказала гонцу:
— Поблагодари его преосвященство за подарок. Но я вынуждена отослать его обратно. Передай, что мой муж подарил мне на свадьбу целую гору жемчуга. Больше мне не нужно.
На следующий день с этим же гонцом прибыл второй подарок: пара массивных подсвечников из чистого золота, к которым прилагалась записка от Борджа — он сравнивал их блеск с сиянием золотых волос Катерины. Графиня отказалась и от этого подношения.
На третий день Борджа прислал большое зеркало в узорчатой серебряной раме.
Тут уж Катерина села и продиктовала мне письмо.
Вы были правы, говоря, что я храбра, как мужчина. Поэтому не тратьте даром время — мне плевать на подарки и лесть. Больше всего на свете я хотела бы быть воином. Как и мой отец, я прекрасно разбираюсь в военной стратегии и без страха принимаю решения. По правде говоря, из меня вышел бы куда лучший капитан папской армии, чем из моего мужа. Политика, власть, война — вот что вызывает мой интерес, а вовсе не наряды и драгоценности.
— Вот, — торжествующе сказала она, когда павший духом гонец отправился восвояси, унося очередной подарок своего господина, охваченного страстью. — Это заставит его на время замолкнуть.
На четвертый день — как и на пятый, шестой и седьмой — никаких гонцов от Борджа не было. Я решила, что он наконец-то отчаялся или же задумывает месть.