– О чем тебе жалеть? Ты не отвечаешь за моего отца, за то, что он такой подлый и себялюбивый изменник.
Роган покачал головой:
– Я не должен был касаться этой темы. Никогда.
– Почему же? – Она вырвала у него руку, встала и принялась беспокойно ходить по кухне. – Ты считаешь, что только у твоих родителей, Роган, был неудачный брак? Но неудачный брак был и у моих родителей! – Элизабет глубоко вздохнула. – Самое ужасное, когда я была маленькой, я тоже обожала Леонарда… – Голос у нее прервался от волнения.
– Бет…
– Нет уж, позволь, Роган… Может быть, если я о нем расскажу, то смогу наконец с этим расстаться. Когда я была ребенком, отец казался мне большим и сильным. И невероятно красивым. Этакий Золотой Адонис, правда, не такой молодой. – На мгновение лицо ее смягчилось. – Он всегда смеялся. Покупал мне дорогущие игрушки. И пони. Бриллиантовый браслет. Леонард купил его просто так, только потому, что мне понравилось, как он сверкает всеми цветами радуги. – Она печально покачала головой: – Я была слишком юной и не понимала, что он дарил мне эти подарки ради очистки собственной совести. Он был таким паршивым мужем… Он никогда не любил мою маму. Просто сделал ей ребенка и женился, чтобы прибрать к рукам компанию и деньги.
Что-то еще шевелилось в его памяти. Что-то очень важное… Что-то…
Ага, вот!
Стелла Бриттен, может быть, и потеряла голову от любви, но, в соответствии с последней волей отца, не могла передать «Бриттен индастрис» в руки мужа. И это означает, что после смерти Стеллы фирму унаследовала ее единственная дочь, а не Леонард Браун…
Элизабет Браун. Ныне доктор Элизабет Браун. Преподаватель истории Лондонского университета… и владелица «Бриттен индастрис»!
Элизабет вдруг жестко и даже немного зло улыбнулась. Она сразу уловила момент, когда он понял, с кем имеет дело: у него округлились глаза, брови поползли вверх, а в глазах появилось любопытство.
– Да, я та самая Элизабет Браун, – решительно подтвердила она. – Ну и как, рад теперь, что все знаешь?
Нет, судя по виду, Роган не обрадовался. Наоборот, вид у него стал еще мрачнее и неприступнее.
– Почему ты не сказала мне этого раньше? – сердито спросил он.
– Это не имеет никакого отношения к моему появлению в Салливан-Хаус.
– Разве? Ты же наследница миллионов…
– Нет, – спокойно прервала его Элизабет. – Десять лет назад я перевела в благотворительные фонды значительный капитал, а часть акций «Бриттен индастрис» выпустила на открытый рынок.
– И конечно, благодаря этому делаешь карьеру ученого! – Роган хмуро смотрел на нее.
– Ну-у… да, – неловко подтвердила она. – Но я сама добилась своего нынешнего положения!
– Не будь наивной, Элизабет. Ты – внучка Джеймса Бриттена, дочь Стеллы Бриттен и Леонарда Брауна.
– Я сама по себе! – сердито возразила она.
– Черт возьми, Элизабет, ты сама себя дурачишь! Зачем ты тратишь время на преподавание истории и на копошение в старых пыльных библиотеках?
– Ну да, вместо того чтобы вести светскую жизнь богатой особы вроде моей матери, да? Постоянные вечеринки, премьеры фильмов… – Она сердилась не меньше Рогана. Глаза у нее сверкали, как сапфиры, на щеках яркими пятнами горел гневный румянец. Она тряхнула головой. – Никогда не хотела такой жизни! Не хочу закончить так же, как мама…
– Просто она вышла замуж не за того человека.
– Мне хотелось делать что-нибудь настоящее, и преподавание кажется мне именно таким делом.
Роган все понимал, однако это не меняло того, кем она была на самом деле…
– Отлично. Если это именно то, чем тебе хочется заниматься, то ты продолжаешь жить в мире иллюзий. Ведь это не меняет того факта, что ты внучка Джеймса Бриттена и стоишь таких денег, каких я в жизни не видел!
Его действительно беспокоит, что она богатая наследница? Он узнал, кто она, и теперь боится, что она стала для него недоступной? Так ведь он особо и не добивался ее!
Роган резко взмахнул рукой:
– Да ну это все к черту! Мне и без того есть что делать. – Он повернулся и решительно направился к двери.
– Как и мне, – в спину ему тихо напомнила Элизабет.
Роган повернулся и, прищурившись, посмотрел на нее:
– Полагаю, и тебе есть что делать. Пока не переутомилась. А там, глядишь, вернешься к штампу.
– Какому штампу?! Мне, как и тебе, было восемнадцать, когда мама умерла. Ты уехал в Америку и пошел в армию. А я, вместо того чтобы жить той жизнью, какой, по твоему представлению, должна жить, поступила в университет и получила докторскую степень.