И, помолчав, граф медленно продолжил:
– Если его заметили, ты не хуже меня знаешь, моя дорогая, что ни в один светский дом тебя на порог не пустят.
И потом добавил:
– А я не могу допустить, чтобы подобное случилось с моей дочерью, равно как не могу позволить, чтобы доброе имя нашей семьи было покрыто позором.
Наступила тишина. Имильда первой нарушила ее, дрожащим голосом проговорив:
– Прошу тебя… папа… пожалуйста… помоги мне…
– Я ничего не могу поделать, – отрезал граф. – К тому же маркиз так привлекателен, что в него влюбляются поголовно все женщины. Не думаю, что ты будешь исключением. Что из того, что у него репутация дамского угодника? Многие мужчины имеют подобную репутацию, что не мешает им быть женатыми и счастливыми в браке.
Он подошел к столу.
– Лично я считаю, – продолжал он, садясь на стул, – что все могло быть гораздо хуже. Откровенно говоря, я просто счастлив, что у меня будет такой зять: красавец и отличный наездник.
Вскочив со стула, Имильда бросилась к двери, но, не добежав до нее, горько разрыдалась.
Она выскочила из комнаты, дверь захлопнулась, и граф услышал, что дочь бежит по лестнице в свою спальню.
Тяжело вздохнув – все-таки он очень любил Имильду, – он взял в руки перо.
Маркиз попросил его послать в «Лондон газетт» объявление о помолвке.
Написав: «Граф Хасборн имеет честь сообщить…», граф еще раз подумал: «И все-таки все могло быть хуже, намного хуже…»
Глава третья
Но Имильда недолго лила слезы. Она понимала, что чем дольше она будет предаваться отчаянию, тем меньше у нее останется надежды найти выход из создавшейся ситуации.
Через некоторое время, немного успокоившись, она надела костюм для верховой езды и отправилась к конюшне.
Там была лошадь по кличке Аполлон, угольно-черная, со звездочкой на лбу, которую девушка особенно любила.
Едва услышав, что хозяйка вошла в конюшню, Аполлон принялся радостно бить копытами в своем стойле.
Имильда попросила мальчика-конюха оседлать своего любимца.
Вскочив в седло, она направила лошадь в сторону леса, чтобы там спокойно все обдумать.
В лесу царил полумрак, лишь зыбкий свет пробивался сквозь листву деревьев, и на мшистые тропинки ложились золотистые блики. Лес всегда действовал на девушку умиротворяюще.
Имильде нравилось смотреть, как снуют под ногами кролики и как птицы хлопочут у своих гнезд высоко в ветвях деревьев.
Если она выйдет замуж за маркиза, ей уже никогда не гулять по любимому лесу, не наслаждаться его благодатной тишиной.
Большую часть времени ей придется проводить в Лондоне.
– Я не выйду за него замуж! Ни за что не выйду! – твердила Имильда.
Но она понимала, почему ей придется это сделать.
Самое главное – если она откажется, то, как предупредил ее отец, его имя будет опозорено.
Девушка медленно ехала между деревьями, почти не замечая красоты леса, погруженная в мысли о том, что ей предстоит долгие годы прожить с человеком, которому она даже не нравится, который предпочитает флиртовать с искушенными великосветскими львицами.
А ее с маркизом – Имильда была в этом абсолютно уверена – связывала лишь любовь к лошадям.
Но вряд ли маркизу интересно смотреть, как она держится в седле. Ведь сам-то он отличный наездник.
К тому же любви к лошадям еще недостаточно для счастливого брака.
Имильда скакала, все дальше углубляясь в лес, пока наконец не поняла, что Аполлон устал и нужно возвращаться, хотя ей этого совсем не хотелось.
Девушка представляла, с каким торжествующим видом встретит ее мачеха, а у отца наверняка будет вид слегка смущенный, но все-таки довольный: заполучить в зятья не кого-нибудь, а маркиза, – это не могло оставить его равнодушным.
«Что же мне делать? Что делать?» – вновь и вновь спрашивала себя Имильда.
Этот же вопрос она задала, обращаясь к портретам своих предков, когда вошла в холл графского дома.
Среди них было немало таких, на долю которых выпали тяжкие испытания. Однако они сумели все преодолеть и выжили.
Даже стали впоследствии выдающимися государственными деятелями, вплоть до премьер-министров.
Направляясь в спальню, чтобы переодеться, Имильда испытывала такое ощущение, словно они советовали ей не сдаваться.
Хасборны никогда не теряли ни гордости, ни мужества.
Эти люди подходили к концу своей жизни, окруженные уважением, даже восхищением современников.