– Я думал, что большинство молодых девушек с детства мечтают о муже и детях.
– Ну, меня вряд ли можно назвать молодой девушкой. И я уже говорила тебе, что считала себя бесплодной.
– Мне показалось, что ты это для красного словца.
Она обернулась, и Дик злорадно усмехнулся. Про себя. Он задел ее. Спровоцировал гнев. Но зато ему удалось заставить ее обернуться.
– Это правда. Когда мне было тринадцать, врачи сказали, что я бесплодна из-за вторичной инфекции после операции аппендицита.
– Именно тогда ты решила не выходить замуж?
– Нет, – покачала головой Лейни.
– А когда?
– Я всегда знала, что мне не придется… не хотела…
– Мужчины в своей жизни?
– Да.
– Любого?
– Да.
– Я бы поверил, но судя по той ночи в Нью-Йорке…
Она рассерженно поджала губы:
– Что за пошлость!
Снова отвернулась и принялась безжалостно скрести кастрюлю.
– Я не собирался говорить пошлости, – бесстрастно начал он. – Всего лишь пытаюсь быть практичным. Пытаюсь понять, почему красивая молодая женщина, у которой скоро будет ребенок, не собирается выходить замуж за его отца, несмотря на то что это значительно облегчит жизнь ее и малыша и, думаю, сделает счастливее. И, черт возьми, изволь смотреть на меня, когда я с тобой говорю! – неожиданно заорал он.
И тут же выругал себя за то, что позволил раздражению вырваться наружу, но когда она обратила на него ледяные глаза и вскинула подбородок, все покаянные мысли немедленно испарились. Если она хочет скандала, значит, получит таковой. Но он заранее знал, что она проиграет!
Дик впился в нее тем самым неумолимым взглядом, под которым корчились свидетели, дающие лживые показания.
– Ты не фригидна, – вкрадчиво начал он. – Мы оба это знаем.
– Рада слышать, что ты не пытаешься говорить пошлости, иначе могла бы посчитать тебя пошляком.
– Ты любишь мои прикосновения, мои ласки. Думаю, что даже нравлюсь тебе. Так в чем проблема, Лейни? Почему ты запаниковала, когда я упомянул о свадьбе?
– Хочешь быть практичным? О’кей. Будем практичными. Мы из различных миров. Я не хочу твоей жизни. И судя по количеству сделанных тобой за день звонков, не думаю, что ты собираешься перевести свою практику сюда и стать частью моей жизни.
Она отвернулась и стала вытирать плиту.
– Но все это несущественно, поскольку даже если бы мы выросли в соседних домах, я по-прежнему не желаю выходить замуж.
– А я хочу жениться. Хочу, чтобы у моего ребенка было имя.
– У него будет имя. Мое.
– Мой ребенок, единственный ребенок, будет носить мое имя!
– В таком случае придем к компромиссу, дав ребенку двойное имя.
– Маклауд-Сарджент? Сарджент-Маклауд? Что это, черт возьми, за имя такое, чтобы навязывать его бедному беззащитному младенцу?
– Придется обойтись таким.
Он досадливо провел рукой по волосам.
– И ты позволишь нашему ребенку идти по жизни, объясняя, почему у его родителей разные фамилии, почему они не живут вместе, почему не женаты?
– У многих детей родители не женаты!
– Верно. Но большинство были когда-то женаты. Кроме того, если в наше время это стало почти нормой, еще не значит, что это правильно.
– Но он не увидит развода родителей и рухнувшего дома. Просто не будет знать, что все может быть по-другому.
– А когда он начнет перебираться из дома в дом, делить время между нами? Жить в двух совершенно разных частях страны, совершенно разных культурах? По-твоему, это звучит идеально? Такая жизнь не годится для ребенка. Ребенок должен расти с обоими родителями. Отцом и матерью.
– Я же сказала, что ты можешь видеть его, когда захочешь.
– Не желаю, чтобы мой ребенок рос с одним родителем!
– Ну а я росла и, как видишь, выжила.
К этому времени оба орали. Вопли Лейни отражались от стен кухни, временно лишив обоих дара речи. Единственным звуком оставалось их тяжелое дыхание. Воздух был заряжен напряжением.
Лейни отвела глаза первой, и сердце Дика скрутило болью при виде обреченно опущенных плеч. Он рвался подойти к ней, обнять, утешить, но мудро держался подальше. Потому что хорошо знал, когда нужно отступиться от свидетеля.
– Оставь посуду, я сам все сделаю, – спокойно велел он.
Она снова развернулась, словно пытаясь кинуться в спор, но покачнулась от усталости, и он увидел, как очередной довод замер у нее на губах. Лицо было бледным, под глазами темнели круги. Дик проклинал себя за то, что довел ее до такого, вынудил признаться. Он понимал, что сама Лейни предпочла бы промолчать.