32 
Я чувствовала, что и сама принадлежу к этому уважаемому роду, но понимала, что мама не может разделить со мной это чувство. В отличие от меня она была для Ашингтонов посторонней, без приглашения вторгшейся в их упорядоченную жизнь.
Меня представили священнику, преподобному Питеру Кэннону, и трем его долговязым дочерям, посвятившим себя работе на благо прихода, что объяснялось просто — всем им было уже за тридцать, и всех их обошли стороной как радости, так и горести супружеской жизни. Была у священника и супруга, очень хорошенькая и веселая дама, с легким недоумением взиравшая на дочерей, как будто удивляясь тому, что это она произвела на свет подобное потомство. Раз в две недели по воскресеньям священник с семейством являлся к обеду в Ашингтон-Грейндж. Я их всех чрезвычайно заинтересовала, и они мечтали вовлечь меня в жизнь прихода. С мамой они держались вежливо, но сдержанно, как будто ожидая от нее всевозможных странных выходок. Они моментально почувствовали, что она — не их поля ягода, но ничем не выдали осведомленности о ее связи с Эверардом. Объяснялось ли это их хорошим воспитанием или им просто ничего не было об этом известно, я так и не узнала.
Тетки не переставали меня забавлять. Я изумлялась их любви к порядку. Тетя Марта не выносила, если что-то было не на месте. Она всю свою жизнь посвятила поддержанию порядка в доме. Если тетя замечала, что какое-то украшение находится не на своем постоянном месте, она не могла успокоиться, пока не исправляла ситуацию. Цветы она расставляла так, что они напоминали мне солдат на параде. Пищу в Ашингтон-Грейндж принимали строго по часам. Минута задержки с обедом считалась опозданием. В доме все сверкало, а вскоре я узнала, что больше всего на свете Марту беспокоит то, что после их с Мабель смерти он может достаться не тем людям.
Было ясно, что она мечтает о том, что мама вернется к отцу и родит ему сына. Все остальные варианты ее не устраивали. О разводе не могло быть и речи, потому что она верила в святость брака. Если мужчина соединял себя узами брака с женщиной, они были обязаны оставаться мужем и женой, пока их не разлучала смерть.
Я понимала маму, когда она говорила, что ловит на себе задумчивые взгляды Марты. Я также подмечала азартный блеск у нее в глазах, когда она смотрела на маму. Мне тоже казалось, что она вынашивает какой-то план.
Но в чем мог заключаться этот план? Либо мама должна вернуться к отцу, либо умереть…
Что за ужасная мысль! Но меня на нее натолкнули слова мамы. Она сказала, что ей страшно.
— Раз уж мы здесь оказались, давай попробуем выжать из этого максимум удовольствия, — утешала ее я.
— Насколько я понимаю, ты хочешь здесь жить. Но когда Том за мной приедет, мне придется вернуться в город. Возможно, для тебя было бы лучше остаться.
— Ты же слышала все эти разговоры о гувернантке…
— Да. Полная чушь.
— Возможно, что не такая уж это чушь. Мне хочется учиться. Быть может, если тебе и в самом деле дадут роль, мне придется остаться здесь…
— Я сняла бы в Лондоне дом или поселилась бы в отеле.
— А я стала бы тебя там навещать. Приехала бы, скажем, на премьеру.
— О, это было бы чудесно! Быть может, через год в это же время мы будем вспоминать все это как дурной сон.
Когда мы вернулись домой, тетя Мабель встретила нас в холле.
— Мы наняли гувернантку, — объявила она.
Ее звали Селия Хансен. Она приехала на встречу с тетками издалека, но уже со следующей недели ей предстояло приступить к исполнению своих обязанностей. На этом настояла тетя Марта.
Тетки были от гувернантки без ума. Не вызывало никаких сомнений то, что она из очень приличной семьи, к тому же у нее имелась отличная рекомендация. Ее написала некая знатная дама, откровенно признавшаяся в том, что приходится Селии подругой. Рекомендаций от предыдущих нанимателей не было и быть не могло по той простой причине, что таковых не существовало. Впрочем, история Селии Хансен оригинальностью не отличалась. Она выросла в полной уверенности, что ей никогда не придется зарабатывать себе на жизнь. Но ее родители умерли, и она осталась совсем одна. Дом, в котором она выросла, достался кузине, а расплатившись с долгами, она поняла, что оставшейся скромной суммы на жизнь ей не хватит. Она могла жить в родительском доме в качестве бедной родственницы, однако предпочла независимость.
— Похвально, похвально, — довольно кивала тетя Марта.
32 
