— Разом в обоих, отче? — рискнул я спросить.
— То есть в Содоме или Гоморре. Решил пошутить, Одран?
— Нет, отче.
— Надеюсь. Ибо сейчас не до смеха. Ой не до смеха. Речь идет о твоей душе. Ты это понимаешь? О твоей бессмертной душе. Сидишь тут, прикидываешься ангелочком, а сам мечтаешь удрать к телевизору, чтобы пялиться на грязных девок! Так, Одран, да? Смотри мне в глаза!
Я медленно поднял голову, и пастор вместе со стулом придвинулся ближе.
— Ты ужасный, правда? — тихо спросил он. — Такое личико… — Пастор вздохнул и ласково погладил меня по щеке. — Я знаю, ты борешься. Все мы боремся. Я здесь, чтобы помочь тебе в твоей борьбе, милый мальчик. — Сложив руки на коленях, он сверлил меня взглядом и долго молчал. — Мама рассказала мне, что у тебя было с той англичанкой.
— Ничего не было, отче! — крикнул я, но он вскинул руку, приказывая замолчать:
— Не лги мне. Твоя несчастная опозоренная мать все рассказала. Подумать только, как ты поступаешь с семьей, которая отдавала тебе все самое лучшее. Мало бедной женщине того, как сгинул твой отец? Мало ей, что с собой он забрал невинного мальчугана? Так что нечего врать, будто ничего не было. Я этого не потерплю, слышишь?
— Да, отче, — промямлил я, испуганный его громким пронзительным голосом.
— Ты мне расскажешь, что у тебя было с той грязной англичанкой. Говори, что ты с ней вытворял.
Я сглотнул, подыскивая слова.
— Она захотела посмотреть мою комнату.
— Ну еще бы. И что там она делала?
— Разглядывала книги. Скрипку. Плакаты.
— Она тебя соблазняла?
— Простите?
— Она соблазняла тебя, Одран? Не прикидывайся, будто не понимаешь.
Я кивнул.
— Ты ее целовал?
Я снова кивнул.
— Тебе понравилось?
— Я не знаю.
— Не знаешь?
— Нет.
— А если подумать?
— В общем, понравилось.
Пастор шумно засопел и поерзал на стуле. Худое лицо его раскраснелось.
— Что было потом, Одран? Она что-нибудь тебе показала?
Я мысленно взмолился, чтобы он от меня отстал.
— Наверное, свои маленькие груди?
Я заметил, какие у него желтые зубы. Он их когда-нибудь чистит?
— Она показала тебе свои груди, Одран? Просила, чтобы ты их потрогал?
Желудок мой куда-то ухнул. О чем он спрашивает?
— Нет, отче.
— А она тебя трогала? Трогала вон там? — Он кивнул на мою промежность. — Расскажи, что она делала? Трогала тебя? А ты себя трогал? Ты показал ей, что у тебя есть? Ты же скверный мальчик, да? Конечно, скверный. Наверное, чем только не занимаешься в этой комнате, а? Один в темноте. Когда рядом никого. Ты занимаешься скверностью, Одран? Давай расскажи.
Я заплакал. Комната кружилась, я думал, что сейчас упаду в обморок. Отец Хотон еще что-то говорил и говорил, но я его почти не слышал. Он подсел ко мне на кровать, обнял и притянул к себе и зашептал в ухо, что грязные девки хотят совратить всех милых хороших мальчиков, что нам надо быть сильными, верить друг в друга и искать утешение в тех, кого мы знаем и кому доверяем, а он мой друг и я всегда могу ему довериться, ведь ничего страшного не случилось, я просто немного пошалил. Потом я, наверное, и впрямь упал в обморок, а когда очнулся, то лежал на кровати, комната была пуста, дверь закрыта.
Со стены ухмылялся Плуто, непристойно вывесив язык, — казалось, он хочет меня слизнуть и живьем проглотить; я вскочил с кровати, в клочья изорвал треклятого пса и затолкал обрывки плаката в мусорную корзину. Потом опять сел на кровать и надолго задумался. Я все разложил по полочкам: одно — сюда, другое — туда, где оно и хранилось многие годы. Затем в ванной умылся, спустился в кухню и увидел, что мама сидит за столом и плачет.
— Что с тобой, мам? — спросил я.
— Я счастлива, Одран. — Мама подняла на меня заплаканные глаза. — Вот и все. Я счастлива. Отец Хотон подтвердил, что я не ошиблась: тебе предназначено стать священником. Ты ему это сказал, Одран? Сказал, что хочешь быть священником?
Я, почти что несмышленыш, стоял возле плачущей мамы. В потоке воспоминаний о том времени всплывает множество мелких деталей, но я хоть убей не помню, что я тогда ответил. Знаю только, что вскоре автобусом я прибыл в Клонлиффскую семинарию, куда Том Кардл добрался на папашином тракторе.
Что сталось с отцом Хотоном? Ну, через пару недель он погиб. Направляясь в парк Святого Стефана, переходил Доусон-стрит, но не посмотрел по сторонам и стал уже не первой жертвой автобуса одиннадцатого маршрута, спешившего в Драмкондру[20].