Обведя взглядом гостей, он попытался найти Клер. Он полагал, что к этому моменту она уже должна была оказаться рядом с кузиной Вильгельминой, или с Мэллори, или в обществе других знакомых женщин. Кузину и сестру он нашел быстро, но Клер не видно было.
А потом начался новый танец, и зал наполнился мелодичными аккордами. И тут он услышал рокот негромких фраз и почувствовал давление пристальных взглядов, устремлявшихся то на него, то на танцующих. Только тогда он заметил изящную светловолосую головку Клер рядом с высоким кавалером с рыжеватыми волосами и чуть не разинул рот от изумления.
Клер снова танцевала с Ислингтоном.
В третий раз.
Не колеблясь ни секунды, Эдвард двинулся через комнату.
Он мог бы оправдать ее предыдущие танцы с Ислингтоном неосведомленностью, но теперь дело обстояло иначе. Любая благовоспитанная девица знала, что танцевать с одним джентльменом больше двух раз за вечер было равнозначно объявлению о ее помолвке с этим джентльменом.
Прошествовав вдоль ряда пар, он добрался до виновных и, остановившись, решительно стукнул Ислингтона по плечу.
— Этот танец мой! — объявил он тоном, не допускающим возражений.
Ислингтон и Клер посмотрели на него: взгляд Ислингтона был полон нескрываемой иронии, а взгляд Клер был удивленным и одновременно дерзким.
— Эдвард! — воскликнула она.
— Извольте молчать! — процедил он.
Не дожидаясь ответа, Эдвард отнял у Ислингтона руку Клер и крепко сжал в своей. Ислингтон вынужден был отойти в сторону, прекрасно понимая, что его недвусмысленно прогнали.
Эдвард повел Клер в танце, словно они и начали его вместе. Прошла минуты, затем вторая. Музыка играла, и они двигались в фигурах танца.
— Вам нечего сказать? — осведомился он, когда танец снова свел их вместе.
— Насколько я помню, вы приказали мне молчать.
«Действительно!» — понял он, мрачно хмуря брови.
Прищурившись, он посмотрел на нее:
— Вы игнорировали все, что я вам сегодня говорил, так что я решил, что эти слова не будут действеннее остальных.
Ее голубые глаза сверкнули, но фигура танца снова их разлучила.
В течение оставшегося времени он не пытался с ней разговаривать. Он не видел в этом смысла: все, что ой собирался ей сказать, следовало говорить без посторонних. И потому он продолжал танец, показавшийся ему мучительно долгим, пока наконец музыканты не сыграли коду и все пары не остановились.
Как только танец закончился, Эдвард крепко взял Клер за руку. Уже не заботясь о том, что могут подумать окружающие, он притянул ее к себе ближе и заставил идти, не отставая. Его целью стали стеклянные двери, которые вели в сад.
Они вышли в полутьму, и прохладный воздух окружил их, а шум бала стих до глухого гула. Он зашагал вперед, увлекая ее за собой, пока и гул не исчез.
Наконец он остановился неподалеку от одного из садовых фонарей, лившего мягкий золотистый свет. Несколько секунд он потратил на то, чтобы взять себя в руки, но его усилия не дал и результата.
— И что, к черту, это было? — вопросил он негромко и жестко.
Отступив на шаг, она скрестила руки на груди.
— Я бы попросила вас при мне не ругаться, ваша светлость.
— Это не ругань. Если бы я спросил, что, к чертям свинячьим, это было, — вот это была бы ругань.
Она осуждающе на него посмотрела.
— Ну? — вопросил он, не дождавшись ответа.
— Мне представляется, что это был танец, — ответила она. — Или котильон, если вы желаете говорить точнее.
У него на щеке дернулся желвак.
— Не пытайтесь увиливать: вы прекрасно понимаете, что я имел в виду. Зачем вы снова стали танцевать с Ислингтоном?
Чуть пожав плечами, она отвела взгляд.
— Он меня пригласил, и я согласилась.
— Несмотря на то, что это был ваш третий танец?
Ее светлые брови выгнулись в наигранном изумлении:
— Правда? Кажется, я сбилась со счета.
Он схватил ее за плечо и чуть встряхнул.
— Вы не сбивались со счета, и остальные присутствующие тоже. Теперь все об этом говорят, и не успокоятся еще довольно долго. К утру разделы светской хроники во всех газетах будут описывать вашу сегодняшнюю выходку, не говоря уже о том, что ее начнут обсуждать все лондонские сплетники и сплетницы. Я прекрасно знаю, что Ислингтону наплевать на его репутацию, поскольку она и так безвозвратно испорчена. Но как насчет вас, Клер? Вы совсем не думаете о себе и о том, чего вам это может стоить?