37 
– Ага, только сперва в лесок сбегали, дровишек порубили и, в вязанки их собрав, досюда дотащили! И к тому ж тогда шахта с озером не соединялась… Ход-то потом твари прорыли. Башкой бы сперва подумал, прежде чем дурь городить! – сердито проворчала Ринва и, картинно покрутив пальцем возле виска, наградила коллегу взором: «Заткнись!». – Нет, здесь всё явно и ясно! После череды горных обвалов, положивших конец махаканскому сообществу и погубивших большинство гномов, выжившие малыши, предположительно караванщики, что путями этими ходили, стали искать новые выходы на поверхность. Вот кой-кто из них сюда и приплыл, но не повезло бедолагам… – отнюдь не с печалью, а с радостью на расплывшемся в улыбке лице развела руками Ринва, – сожрала их тварь подводная…
– Да, да, верно! – и не думал молчать Крамберг, не любивший, когда ему затыкали рот. – А после того, гномья досыта накушавшись, зверюга на берег выползла, место под костерок расчистила да вязаночки сушиться выложила… аккуратненько так… в рядок.
– Она на них скорей всего напала, когда коротышки уже до берега доплыли и разгрузку начали, – продолжала строить гипотезы Ринва, упорно защищая свою правоту. – И главное-то не то, что, когда и в какой последовательности происходило, а то, что раз гномы сюда доплыли, значит, караванный путь недалече…
– А с чего ты вообще взяла, что это были гномы?! Быть может, уже после того, как шахту закрыли, кто-нить особо отчаянный сюда за золотишком пожаловал… поживиться барахлишком брошенным решил. В шахте ничего не нашли, но озеро обнаружили… Почем те знать?!
Спор уже шел на повышенных тонах и вскоре вполне мог перерасти в заурядный мордобой. Аргументы сторон всё заметнее отдалялись от фактов и все глубже погружались в омут слепленных на скорую руку выдумок. Разведчики вели себя как взбалмошные дети, и причина тому крылась вовсе не в стремлении докопаться до истины, а в том, чтобы доказать превосходство своих мозгов, вскарабкаться на пальму первенства и оттуда с важным видом поплевывать на голову проигравшего спор оппонента. Виновником такого наиглупейшего поведения был, конечно же, фон Кервиц, слишком много позволявший Ринве и наверняка более снисходительно относившийся к ее просчетам и проступкам. Он поставил её в привилегированное положение по сравнению с другими подручными, и девушка явно не стеснялась тем пользоваться. Но, как известно, любое действие рождает противодействие, а любая напористость – жесткий отпор. Дарк не сомневался, что остальные агенты, работавшие под началом рыцаря-шпиона, имели на его любимицу не просто «зуб», а целую пасть жутко ноющих зубов. Еще неизвестно, зачем Крамберг вызвался в опасный поход: то ли для того, чтобы помочь Аламезу и тем самым загладить перед ним свою вину, то ли ради того, чтобы навредить Ринве и лишить её покровительства босса. В змеиной яме ползает множество гадов, и угадать замыслы каждого невозможно, но зато ясно как день, что каждая ползучая тварь желает оказаться наверху змеиного клубка и подольше погреть холодную, склизкую шкурку на солнышке.
С самого начала перепалки Дарк благоразумно держался в сторонке, радуясь про себя, что разведчики выясняли отношения между собой и не пытались привлечь его в союзники. Такое пассивное поведение было обусловлено тремя причинами. Во-первых, любая теория – всего лишь вымысел, пока она не подтверждена неоспоримыми фактами, которых в дискуссии и не было слышно. Во-вторых, зачем попусту трепать языком, когда можно заняться делом? И, в-третьих, моррон хорошо помнил пословицу: «Свои собаки грызутся, чужая не лезь!» При данных обстоятельствах он как раз и являлся той самой «собакой», которой изрядно досталось бы, гавкни она хоть раз. Вмешайся он в спор коллег, «грызущихся» за звание самого умного, выскажи свое собственное мнение или прими одну из сторон, и на него мгновенно набросились бы оба. Конечно, его дружно атаковали бы лишь на словах, но всё равно Аламезу крайне не хотелось подставлять свою голову под град оголтелых оскорблений, на которые он, к сожалению, не в силах был ответить делом. Пустые же словесные пикировки Дарка очень давно не прельщали. Они ассоциировались у него с сильным порывом ветра, не приносящим здоровью особенного вреда, но зато с ног до головы обдающим пылью и иным мусором.
Предоставив спутникам возможность спокойно поспорить и излить друг на дружку злость, моррон подошел к краю каменной гряды и стал вглядываться в толщу темно-зеленой воды, в которой нет-нет да происходило какое-то движение. Подземный водоем отнюдь не был безжизненным, но о рыбалке и о вкусной ухе не могло быть и речи, ведь Аламез не знал, насколько крупны и съедобны плавающие в озере создания. В его планы не входило ни отравиться, ни стать кормом для рыбы. Взгляд моррона искал нечто другое – большой, неподвижный объект, покоящийся на дне подземного водоема; остов лодки, то ли приплывшей к этому берегу, то ли, наоборот, только собиравшейся от него отчалить. К сожалению, глубина была довольно большой, и из-за специфического освещения разглядеть дна не удалось. Вряд ли помог бы и факел, в его мерцании скорее всего было бы видно еще хуже.
37 
