Безе:
6 крупных яичных белков комнатной температуры.
Щепотка крема тартар.
Щепотка соли.
3/4 чашки сахара.
Медленно взбейте белки с кремом тартар и солью, пока они не смешаются. Увеличьте скорость в блендере и взбивайте, пока не образуются твердые верхушки. Постепенно подмешивайте сахар, по столовой ложке за один раз.
Разогрейте духовку до 350 градусов по Фаренгейту. Залейте корж глазурью, а сверху положите безе. Непременно распределите его по всей поверхности коржа. Выпекайте 10–15 минут. Оставьте пирог остывать примерно 2 часа, затем поставьте в холодильник, чтобы не произошел «плач».
Или просто думайте о чем-то хорошем.
Уиллоу
Март 2009 г.
У нас в школе есть специальный «День сотни», он приходится на конец ноября. В этот день нам нужно принести сто каких-нибудь предметов. Любых. Когда Амелия ходила в первый класс, она взяла сто шоколадных печений, но к тому моменту, как вышла из автобуса, их осталось всего пятьдесят три. Я же принесла список семидесяти пяти костей, которые уже успела сломать, и названия оставшихся двадцати пяти.
Миллион — это десять тысяч сотен. А я даже десять тысяч представить не могу Может, именно столько деревьев в лесу и молекул воды в озере. Восемь миллионов — это еще больше. Такую сумму в долларах написали на огромном голубом чеке, который уже почти полгода висит на дверце нашего холодильника.
Родители часто говорят об этом чеке. Они говорят, что наш фургон скоро совсем развалится и тогда придется купить новый на эти деньги. Но потом они умудряются продлить жизнь старому. Они говорят, что близится срок подачи документов в лагерь для таких детей, как я, и что надо заплатить первый взнос. Возле кровати у меня лежат рекламные проспекты. На них изображены дети всех цветов. У них у всех ОП, как у меня. Они все счастливы.
Может, все дети, которые куда-то уезжают, становятся счастливыми. Амелия вот уезжала — и когда вернулась, волосы у нее опять стали каштановыми, а еще она привезла свой собственный мольберт. Она постоянно рисует: мои портреты, натюрморты с кофейными кружками и грушами, пейзажи невероятных цветов. Если присмотреться, у нее на руках до сих пор можно увидеть серебристые шрамы, но даже когда она ловит мой взгляд, то не натягивает рукава.
Была суббота. Папа целый день сидел у телевизора, смотрел футбол. Амелия была на улице и рисовала. Мама раскладывала на кухонном столе пасьянс из карточек с рецептами. У нее их больше ста (вот бы ей вернуться в первый класс!), и она решила составить из них кулинарную книгу. Это было компромиссное решение: ей ведь больше не надо было постоянно печь, как раньше для мистера Де Вилля. Он по-прежнему скупал ее пироги, тарталетки и миндальные бисквиты, когда на нее находило вдохновение, но теперь она мечтала опубликовать книгу и отдать всю выручку Фонду помощи людям с ОП.
Нам не нужны были деньги. Наши деньги висели на холодильнике.
— Как поживаешь? — спросила мама.
— Нормально.
Мое внимание привлекли конверты, рассыпанные ярким веером на столе.
— Тебе письмо, — сказала она.
Это была открытка, а в ней — фотография Марин и мальчика примерно одного возраста с Амелией. У него были кривые зубы и кожа шоколадного оттенка. Его зовут Антон, она усыновила его два месяца назад.
Пайпер мы больше не видели, и Амелия с Эммой так и не помирились. С вывески на клинике исчезло ее имя. Теперь там было написано «Гретель Хандельман, мануальный терапевт». А потом мы с папой однажды пошли в булочную и встретили Пайпер в очереди, прямо перед нами. Папа с ней поздоровался, и она спросила, как у меня дела, и даже пыталась улыбнуться, но ничего не получалось. Это как гнутый провод, который никогда уже не выпрямится. Она сказала, что работает на полставки в благотворительной женской клинике в Бостоне и как раз собирается туда ехать. Потом она случайно опрокинула стаканчик с трубочками у кассы и так быстро убежала, что даже забыла расплатиться. Тогда к ней подошла официантка и напомнила, что кофе здесь не бесплатный.
Я скучала по Пайпер, но мама, кажется, скучала по ней еще сильнее. У нее теперь не осталось друзей. Всё свое время она проводила с нами.
Жалкое, признаться, зрелище.
— Хочешь что-нибудь испечь? — спросила я.
Мама закатила глаза.