Сжав женщину в крепком объятии, Элизабет сказала:
– Спасибо вам, вам обоим. Мистер Хоган, сколько вы зарабатываете за неделю при самом лучшем улове?
Он назвал сумму, и Элизабет достала из ридикюля несколько банкнот, сосчитала и вложила ему в руку, крепко сжав их его же пальцами.
– Здесь в пять раз больше названной вами суммы, – сказала она ему. Первый раз за всю свою жизнь Элизабет Камерон Торнтон платила больше, чем это было необходимо. – Мы можем отправиться сегодня вечером?
– Я… я думаю, но не разумно выходить в море ночью.
– Это должно быть сегодня. Я не могу терять ни минуты.
Элизабет прогнала невероятную мысль, что, может быть, уже слишком поздно.
– Что здесь происходит? – раздался удивленный голос Роберта, когда он увидел одежду Элизабет, сваленную на постели. Затем его глаза впились в газету и сузились от гнева.
– Я говорил вам, – начал он, в ярости поворачиваясь к Хоганам.
– Роберт, тебе и мне надо поговорить, – прервала его Элизабет. – Одним.
– Джон, – сказала миссис Хоган, – я думаю, нам следует сходить прогуляться.
И в эту минуту Элизабет впервые поняла: Роберт прятал от нее газету, потому что ему было известно, что в ней напечатано.
Мысль, что он знал и не сказал ей, была почти такой же страшной, как и известие об обвинениях Яна в убийстве.
– Почему? – начала Элизабет с неожиданно вспыхнувшим гневом.
– Что почему? – огрызнулся он.
– Почему ты не сказал мне, что в этой газете?
– Я не хотел расстраивать тебя.
– Ты что? – воскликнула она, затем осознала, что у нее нет времени обсуждать с ним детали. – Мы должны вернуться.
– Вернуться? – с насмешкой повторил он. – Я не вернусь. Пусть его повесят за мое убийство. Надеюсь, повесят ублюдка.
– Ну, его не повесят за мое, – сказала она, заталкивая одежду в саквояж.
– Боюсь, что да, Элизабет.
И эта неожиданная мягкость тона, его полное равнодушие заставили замереть ее сердце, и ужасное неясное подозрение начало зреть у нее в душе.
– Если бы я оставила записку, как хотела, – начала она, – во всем этом не было бы необходимости. Ян мог бы показать записку…
Элизабет замолчала, потрясенная пришедшей ей мыслью: «По показаниям свидетелей, напечатанным в газете, Роберт дважды пытался убить Яна, а не наоборот. И если он солгал здесь, то смог бы… солгал бы и во всем остальном». Старая знакомая боль от предательства стучала у нее в голове, только на этот раз это было предательство Роберта, а не Яна, который никогда не предавал.
– Все это грязная ложь, не правда ли? – сказала она со спокойствием, скрывавшим ее возмущение.
– Он погубил мою жизнь, – прошипел Роберт, с яростью глядя на нее, как будто это она была предательницей. – И не все это ложь. Он велел бросить меня на один из его кораблей, но я сбежал в Сан-Делоре.
Элизабет почти задыхалась.
– А твоя спина? Как это случилось?
– У меня, черт тебя подери, не было денег, ничего, кроме того, что было на мне, когда я сбежал. Я продал себя в рабство, чтобы заплатить за проезд в Америку, – раздраженно сказал он, – и так мой хозяин расправлялся с купленными слугами, которые воро… которые не работали достаточно быстро.
– Ты сказал «воровали»! – ответила ему Элизабет, дрожа от гнева. – Не лги мне снова. А как же шахты – шахты, о которых ты говорил, – черные ямы в земле?
– Я проработал в шахте несколько месяцев, – проворчал он, угрожающе надвигаясь на нее.
Элизабет схватила ридикюль и отступила назад, но Роберт со злостью схватил ее за плечи.
– Я видел и делал ужасные вещи – и все потому, что старался защитить твою честь, а ты в это время развратничала с этим сукиным сыном.
Элизабет пыталась вырваться, но не могла, и ей стало страшно.
– Когда мне, наконец, удалось вернуться, я прочитал в газете, как моя сестренка изображала утонченную даму на светских раутах, а ее брат в это время гнил в джунглях, убирая сахарный тростник…
– Твоя сестренка, – воскликнула дрожащим голосом Элизабет, – продавала все, что у нас было, чтобы заплатить твои долги, черт тебя возьми! Ты бы кончил в долговой тюрьме, если б показался здесь до того, как я оставила в Хейвенхерсте голые стены! – Она не могла больше говорить и испугалась. – Роберт, пожалуйста, – задыхаясь, сказала Элизабет, глядя в его суровое лицо полными слез глазами. – Пожалуйста, ты мой брат, и есть в сказанном доля правды, я – причина большей части того, что случилось с тобой. Не Ян, а я. Он мог бы поступить с тобой гораздо хуже, если бы действительно был жесток, – убеждала она. – Он мог бы отдать тебя в руки властей. Так поступили бы большинство людей, и ты провел бы остаток жизни в темнице.