— Ты знаешь, чего мне будет не хватать, когда я покину эту землю?
— Наверное, ничего.
— Мне будет не хватать одного и только одного. Джулиана молчала, не требуя никаких объяснений, и бабушка промолвила:
— Мне будет не хватать тебя.
Джулиана в изумлении уставилась на бабушку.
— Мне будет не хватать твоего чувства юмора, твоих секретов и твоего удивительного умения взглянуть на любую проблему с другой стороны. И особенно я буду скучать без чтения твоих ежедневных записок и сочинений. Все лучшее в моей жизни связано с тобой.
Закончив свою речь, бабушка подошла к Джулиане и, коснувшись прохладной рукой ее щеки, смахнула слезы, которые та тщетно пыталась сдержать.
— Мы родственные души — ты и я. Если бы ты родилась раньше, мы были бы близкими друзьями.
— Но мы действительно друзья, — горячо прошептала Джулиана и, поймав бабушкину руку, потерлась о нее щекой. — И мы всегда, вечно будем друзьями!
Когда ты… уйдешь, я все равно буду обо всем тебе рассказывать, писать тебе…
Буду писать письма, как будто ты просто куда-то далеко уехала!
— Какая забавная мысль, — весело поддразнила ее бабушка. — А посылать их мне ты тоже будешь?
— Конечно, нет, но ты все равно будешь знать все, о чем я тебе напишу.
— Почему ты так в этом уверена? — озадаченно спросила бабушка.
— Потому что я слышала, как ты однажды прямо заявила нашему священнику, что совершенно нелогично думать, будто Всемогущий позволит нам просто так дремать до самого Страшного Суда. И еще ты сказала, что Бог уже много раз предупреждал, что мы пожнем все, что посеяли, и поэтому скорее всего заставит нас посмотреть на все, что мы посеяли, с какой-то другой, высшей точки зрения.
— Не думаю, что с твоей стороны благоразумно так уж безоглядно верить моим богословским рассуждениям, верь лучше нашему доброму священнику. И я бы не хотела, чтобы ты тратила свой талант на письма ко мне, когда меня уже здесь не будет, — лучше напиши что-нибудь для живых.
— А я и не собираюсь напрасно тратить время, — ответила Джулиана с самоуверенной улыбкой — так она улыбалась во время их обычных споров, говоря явную чепуху, чтобы поднять настроение. — Если я буду писать тебе письма, то могу быть уверена, что ты найдешь способ прочесть их, где бы ты ни находилась.
— Потому что ты считаешь, что я наделена каким-то таинственным даром?
— Нет, — съязвила Джулиана, — потому что ты не сможешь устоять против соблазна исправить мои орфографические ошибки!
— Дерзкая девчонка! — воскликнула бабушка, делая оскорбленную гримасу, но тут же широко и счастливо улыбнулась, и их пальцы сплелись в крепком и нежном рукопожатии Через год, в канун Рождества, ее бабушка умерла, держа руку Джулианы в своей — Я буду писать тебе, бабушка, — рыдая, говорила Джулиана, когда глаза бабушки навеки закрылись. — Не забывай читать мои письма. Не забывай!..
Глава 4
В первые дни после бабушкиной смерти Джулиана написала ей десятки писем, но проходил месяц за месяцем, и в пустой монотонности своей жизни она находила все меньше и меньше событий и впечатлений, достойных пера. Маленький сонный городок Блинтонфилд ограничивал весь ее мир, и она заполняла время чтением, тайно мечтая уехать в Лондон, когда ей исполнится восемнадцать и она получит бабушкино наследство. Она сможет встречаться там с интересными людьми, ходить в музеи и будет усердно работать над своими будущими книгами. А когда она начнет продавать их, то сможет надолго брать с собой в Лондон двух маленьких братьев, и они будут узнавать там обо всем новом, что происходит в мире, и рассказывать об этих чудесах жителям их маленького провинциального городка.
После нескольких неудачных попыток поделиться своими мечтами с матерью Джулиана поняла, что ей лучше молчать, потому что мать тотчас пришла в ужас и негодование от ее планов.
— Это даже не стоит обсуждать, дорогая. Порядочные незамужние молодые девушки не живут одни, и особенно в Лондоне. Ты погубишь свою репутацию, совершенно погубишь!
Робкое упоминание о книгах и о писательстве вызвало у нее не больше энтузиазма. Литературные интересы леди Скеффингтон ограничивались исключительно страницами светской хроники в дневных газетах, где она неукоснительно следила за всем, что делается в высшем свете.
Она считала увлечение Джулианы историей и философией и ее желание стать писательницей почти такой же глупостью и нелепостью, как и ее желание жить одной в Лондоне.