— Он выплачивает мне ежемесячное жалованье, исходя из результатов выставки.
— А мне казалось, что Джулиан для вас больше чем просто торговый агент.
Изабель вспыхнула, но не от смущения, а от раздражения. Не хватало еще, чтобы Джулиан Рихтер испортил ей вечер!
— Вы ошибаетесь, но если бы даже так оно и было, он все равно не является моим благодетелем.
— Извините, если я переступил черту, то сделал это ненамеренно. Меня всегда интересовало, как творческие натуры умудряются выживать в нашем насквозь коммерческом мире.
Филипп признался, что, помимо огромных сумм, которые вкладывает в музеи, он еще и является учредителем стипендии для талантливых юных дарований, а также выступает как патрон многообещающих, с его точки зрения, художников.
Он говорил так горячо и убежденно, что Изабель поняла: для него это не просто слова.
— Скажите, вы и сами хотели стать художником? — осторожно спросила она. — В этом кроется причина вашей страсти к искусству?
— И да и нет. — На губах его заиграла лукавая усмешка. Он покачал головой, взял ее руку и пристально вгляделся ей в лицо.
— По натуре я человек скрытный, — сказал он, — но стоило мне только вас увидеть, как мне захотелось узнать о вас все. Меня интересуют мельчайшие подробности вашей жизни, поэтому вы вправе узнать кое-что и обо мне самом.
Когда мне было восемь лет, я заболел полиомиелитом. К счастью, паралич был излечим, хотя и затронул ноги и руки. Доктор заверил моих родителей, что постельный режим, теплые обертывания и сеансы массажа помогут мне подняться на ноги. Моя мать Оливия делала все, чтобы меня вылечить. К тем методам, что прописал врач, она добавила и два своих. Пока я был прикован к постели, она развлекала меня тем, что показывала альбомы по искусству и слайды. Затем дала мне блокнот для рисования, карандаши и краски, чтобы я разрабатывал пальцы, руки. — Филипп усмехнулся, вспоминая свои неловкие попытки. — Конечно, конкурентом Пикассо я не стал, — заметил он. — Мои творения никуда не годились, но я научился уважать и ценить тех, у кого есть талант.
— Тяжелое для вас было время, — покачала головой Изабель. — Слава Богу, вам удалось выкарабкаться из этого кошмара.
— Да, я тоже благодарю Бога, но более всего, — добавил он сдержанно, — благодарен своей матери. Левая сторона моего тела очень ослабла. Оливия решила, что для укрепления мышц мне необходимо заняться гольфом. Она считала, кроме того, что эта игра не только полезна для моего здоровья, но и сближает нас.
— У вас с ней до сих пор хорошие отношения?
Глаза Филиппа потемнели. Выражение его лица резко изменилось.
— Нет. Моя мать меня продала! — Давнишняя боль, которую он тщательно скрывал, неожиданно вырвалась наружу. Он помолчал, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, потом продолжил: — Когда мне было одиннадцать лет, мои родители развелись. И моя мать предпочла опеке над сыном денежную компенсацию.
Он не стал рассказывать Изабель, что мать оставила его жить с отцом, от которого сын не получал ни любви, ни одобрения. Филипп скучал без матери, но Оливия исчезла из его жизни.
— Она вышла замуж за друга семьи, биржевого маклера, и уехала с ним в Нью-Йорк.
— Вы виделись с ней?
— Нет. — Он подозвал официанта, расплатился, и они вышли из ресторана. Всю дорогу до отеля Изабель Филипп пребывал в мрачном настроении. Когда они подошли к двери ее номера, он неловко промолвил:
— Не очень-то любезный кавалер из меня получился. Если вы еще не совсем во мне разочаровались, может, согласитесь заглянуть со мной на Мальорку в этот уик-энд?
— Я собиралась навестить свою тетю в Барселоне.
— Что, если мы заедем к ней по пути?
— Думаю, она будет очень рада, — ответила Изабель.
— А вы? — Он слегка коснулся губами ее губ. Легкий, нежный поцелуй, ничего не требующий, но очень много обещающий.
Квартира Коуди Джексона представляла собой чердак на одной из узких, мощенных булыжником улочек Монмартра. Напросившись в гости, Нина никак не предполагала, что ей на шпильках придется взбираться пешком на пятый этаж, но она упорно лезла вверх, как гончая, почуявшая след. Когда же они наконец добрались до мастерской, Нина мысленно охнула: чердачная берлога! В Париже ли, в Нью-Йорке — художникам требуется максимум свободного пространства. Коуди откупорил бутылку белого вина, а Нина уселась в мягкое кресло в дальнем углу комнаты и огляделась.