— Тебе со мной неуютно?
Он рассмеялся и, словно сдаваясь, поднял руки.
— Совсем наоборот. С тобой мне хорошо, спокойно, интересно, тревожно и…
Изабель обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. Он тотчас обнял ее, с силой прижал к себе. Поцелуй становился все жарче, объятия — крепче, но внезапно Изабель отстранилась.
— Ты тоже меня смущаешь, — еле слышно выдохнула она. — Поэтому я иду спать. Прямо сейчас. Одна.
Филипп проснулся среди ночи и вышел из комнаты. Его внимание привлек слабый свет с террасы. Там перед деревянным мольбертом стояла Изабель в легком халате, в одной руке она держала палитру с красками, а в другой — широкую кисть. Она работала с увлечением, как одержимая, накладывая на холст все новые и новые мазки. Даже издалека было видно, как на полотне постепенно возникает ночной пейзаж: серебристая луна, темно-синее небо с бледно-серыми облаками. Он, словно зачарованный, наблюдал за ее работой.
Внезапно она бросила кисть, устало собрала краски, уложила их вместе с палитрой в коробку и, сладко потянувшись, подошла к балкону. Подняв лицо к небу, она взглянула на луну. Может, ждала нового всплеска вдохновения или надеялась получить чье-то одобрение?
— Почему ты рисуешь в темноте? — спросил Филипп, встав рядом.
— Отец всегда повторял, что луна нам покровительствует. Ведь мы — де Луна, она нам как родственница. Когда я была маленькой, то в такие ночи, как сегодня, он часто брал меня с собой в башню Кастель. Из окна башни я смотрела на темное небо и голубую луну, а отец говорил, что луна побледнела, потому что тоскует обо мне. А сегодня я тоскую по нему.
Филипп протянул ей руку, и они молча обнялись. Так они стояли долгое время, вслушиваясь в шорохи ночи, затем направились в его комнату. Он закрыл стеклянные двери, но луна все равно проникла вслед за ними в спальню. В ее голубом свете Филипп неспешно развязал пояс халата Изабель. Она осталась в легкой шелковой комбинации с глубоким вырезом. Он заскользил взглядом по ее совершенным формам. Ему нравилось это визуальное путешествие, и она позволила ему вдоволь насладиться зрелищем. Как художник, она лучше чем кто-либо другой понимала, какое сильное эротическое удовольствие можно получить одними лишь глазами. Зрение тоже обладает властью над нашими чувствами.
Как и прикосновение. Изабель еле заметным движением плеча сбросила халат на пол. Филипп воспринял это как приглашение. Скользнув руками по спине Изабель, он привлек ее к себе. Она вздрогнула, но он тут же впился ртом в ее губы, и ее тело постепенно затопила жаркая волна. Вот она уже обвила его руками за шею, а он все еще пробовал ее на вкус, скользя ладонями по шелковистой ткани и лаская ее грудь.
Соблазнительный шелест шелка действовал на нее как наркотик. Она совершенно потеряла голову от его прикосновений и торопливо распахнула ему халат. Ей почудилось, что он застонал, когда она коснулась его груди, но в ушах ее гулко отдавались удары собственного сердца, а в висках пульсировала кровь. Никогда еще ей не приходилось испытывать такого дикого желания.
Филипп стащил с нее комбинацию, сбросил свой халат, и они повалились на постель, лаская друг друга с какой-то безумной страстью. Не в силах утолить жажду обладания ею, он ласкал ее руками и губами, с трепетной нежностью прикасаясь к ее плоти, вдыхая ее аромат. Все вокруг плыло как в тумане, и тем не менее он понимал, что возбуждает его вовсе не запах, а ее аура, ее суть и сознание судьбоносной неотвратимости происходящего.
Ее руки подвели его к страждущему лону, но он почему-то все дразнил и дразнил ее, доводя до безумия. Наконец, будучи уже не в силах выносить эту сладостную муку, Филипп овладел ею, и она с готовностью прильнула к нему. И все, что произошло до сих пор — день, проведенный в Барселоне, вечер, знакомые и даже возлюбленные, — оказалось всего лишь прелюдией к этому мощному взрыву страсти.
Потом, когда они лежали в объятиях друг друга, утомленные и умиротворенные, испытывая восхитительные мгновения, следующие за физическим и духовным слиянием, потоки их жизней изменили свое направление. Теперь уже не важно, готов ли к этому Филипп, готова ли Изабель. Не важно, поспешили они или нет, наговорили друг другу лишнего или же, наоборот, чего-то не досказали. Изменить ничего невозможно.
В голубоватом свете луны на Мальорке родилось не поддающееся никакой логике нечто.
* * *
Открыв глаза, Филипп ощутил рядом с собой пустоту. Рука его нащупала простыни, на которых лежала Изабель. Они были еще теплыми. Зажмурившись, он встал, натянул плавки и халат, умылся и отправился искать Изабель. В домике для гостей дверь была не заперта. Войдя в комнату, он окликнул ее. Никто ему не ответил. Он заглянул в платяной шкаф и вздохнул с облегчением. Одежда на месте — значит, она не уехала.