117 
Наконец принц сумел навести жалкое подобие дисциплины, хотя поднять прежний боевой дух уже не удавалось. Наемники сдержанно хихикали, пытаясь грозно насупить брови, и нехотя брались за оружие. Мы тоже постарались вспомнить, где находимся, и стать хоть чуточку серьезнее.
– Убейте их! – уже не помню в какой раз завопил одноглазый Раюмсдаль. – Я хочу поставить свою ногу на отрубленную голову этого проклятого ландграфа.
Словно бы в ответ на его приказ, Тающий Город вздрогнул и сдвинулся влево. Никто ничего не понял. Локхайм неожиданно легко воспарил к белым облакам…
– Улетел… – тихо констатировала Лия, но в наступившей предгрозовой тишине ее слова прозвучали майским громом. Мы все почувствовали себя обманутыми в лучших чувствах. Тающий Город не достался никому…
Наемники вновь сунули мечи в ножны, Зингельгофер стрелял глазками по сторонам, явно что-то замышляя в кругу своих ужастиков. Лия, Жан и Вероника продолжали тупо рассматривать небеса, а бедный Раюмсдаль присел на кочку, обхватив голову руками, и раскачивался с тихим скулением. Драться уже никому не хотелось…
– Это ты, ты, ты… Ты опять во всем виноват, Скиминок паршивый!
– А ну, подбирай выражения, крыса Шушера! – в свою очередь обиделся я. – Сам небось оставил кого надо в тайной комнатке, а перед нами комедию ломаешь, будто бы и знать не знаешь, куда полетел небесный особняк!
– Я оставил?! – взвился оскорбленный принц. – Да если хочешь знать, все мои люди здесь! Все до единого! Это ты хитростью овладел секретом передвижения Локхайма и спрятал в Круглой башне своих жалких рабов. Ты украл мой город!
– Не надо петь военных песен! Никто из нас, кроме Вероники, не знает, как ездить верхом на вашем крылатом паровозе. А Вероника здесь, вот она!
– И вообще это не ваш город, а королевы Танитриэль, – высунулась из-за моей спины неугомонная Лия.
– Нет, мой, мой, мой! Что вы опять встали, трусы? Убейте же их, наконец! – впал в полную истерику принц Раюмсдаль. Воины, уже с изрядной долей раздражения, опять взялись за оружие.
– Стойте, стойте! – внезапно закричала юная ведьмочка. – Посмотрите, он возвращается.
Небо над нами действительно потемнело. На землю легла огромная тень. Ударил резкий порыв ветра, и в воздухе запахло серой. Я почувствовал желание слегка присесть.
– Господи, это не Локхайм, – успел сказать кто-то, даже не знаю кто. На нас опускался черный дракон. Он был огромен! Мгновенье спустя мы все, не разделяя на правых и виноватых, были атакованы струей пламени. Двое наемников сгорели заживо, черти бросились врассыпную, унося снопы искр на пушистых спинах. Мои ребята держались кучкой, а остальные с воплями пытались удрать или зарыться в землю. О дружном сопротивлении не было и речи. Люди и нелюди давили друг друга, топтали упавших, дрались в бессмысленных попытках укрыться за толстыми стволами ближайших деревьев. Это не очень спасало, но давало хоть какую-то надежду уцелеть. На меня напало тупое безразличие, граничащее с нечеловеческой яростью. Меч Без Имени со свистом резал воздух, но дракон не опускался в пределы его достигаемости, подавляя нас чисто огневой мощью. Мне здорово обожгло правую руку. Я скрючился, сунул меч в поясное кольцо, потом подхватил валяющиеся в траве вилы и левой отправил их прямо в морду пролетающего монстра. Они не долетели… Но похоже, дракон сообразил, что ему пытаются противоречить. Черный звероящер ответил бешеным турбинным ревом и бросился на меня. Плюньте в глаза тому, кто скажет вам, что рыцарь может один на один завалить дракона. Чушь! Брехня! Хвастливый треп менестрелей! Я и опомниться не успел, окончательно оглохнув от рева и ослепнув от огня, когда здоровенные когти обхватили меня поперек тела, как обручи бочку. Он бы мог попросту сжать лапу и выдавить из меня все соки, как кетчуп из бутылочки. Храбрый Бульдозер с зажмуренными глазами бросился вперед и наобум рубанул зверя, попав по лакированному крылу. Удар получился что надо! Дракон рванул вверх, сбив Жана хвостом. Лия истошно вопила нам вслед, отважно размахивая горящей веткой. Веронику я не заметил, других людей на поляне уже не было. Кругом бушевал пожар, валялись обгорелые трупы, стонали раненые, дымилась земля, а мне впервые в жизни было действительно все равно. Дебильное ощущение себя пятнадцатилетним подростком, желающим доказать всему миру, как сильно его обидели и как всем будет плохо, когда он так бесполезно погибнет. Или геройски, но это уже не имеет решающего значения. Господи, как все глупо!
117 
