35 
– Чего рожу-то недовольную скорчил? – поджал губки надёжа-государь, выхватывая у меня своё письмо. – Вот же русским языком тебе написано: «Дура она, не обращайте внимания!» Чего непонятно?
– Я… я… – Мне с трудом удалось откашляться. – Я просил вас объяснить, что произошло, почему супруга ушла от вас на работу в милицию простой посудомойкой, а вы!!! «Дура» и «не обращайте внимания»?!! Да нам ваша же дума весь двор по брёвнышку разнесёт, как узнает, что на меня сама царица ишачит!
– Не ори…
– Буду орать!
– Ну и леший с тобой, ори, дубина несострадательная… – надулся Горох.
Пару минут мы сидели злые, как два медведя после спячки, когда есть хочется, а пчёлы мёд всё не несут и не несут! В дверь деликатно постучали. Мы повернули головы – на пороге стоял красный от праведного гнева боярин Бодров с половиной думской фракции. Лица у всех скорбные и торжественные, бороды торчком, усы поникли, во всём облике – скорбь неземная.
– Не вели казнить, царь-батюшка! А вот тока ведомо ли тебе, что в сей момент жена твоя законная, а нам всем государыня, в отделении милицейском в плену томится, злодею-участковому чашки грязные собственными рученьками отмывает?! Горе-то какое, батюшка-а…
– Здравия желаю, – тихо высунулся я из-за спины Гороха.
И началось…
– Навались, бояре! Бей мента-изменника!! Уря-а-а!!!
Гороха смели первым, задние ряды в патриотическом напоре не заметили, что меня заслоняет сам царь. Вот видите, и ему не повезло. А сейчас и мне не повезёт…
– Граждане бояре! Нападение на сотрудника правоохранительных органов карается сроком до…
Да кто меня, собственно, слушает? Двух пузанов пошустрее я далее успел сбить с катушек, пока основная масса застопорилась в дверях, кувыркаясь через павшего государя. Все японские причиндалы были затоптаны напрочь, мини-сосну выдрали с корнем, бумажную ширму надели мне на голову! Я рухнул в угол, больно ушибся копчиком, но не волновался ни капли: если мои теории работают, то сейчас крепко не повезёт боярам…
Точно! Они, конечно, ещё успели пару-тройку раз пнуть меня сапогами, и кто-то даже огрел посохом поперёк спины, а потом в кабинет вломились царские охранники. Ну наконец-то… Стрельцы наши обалдели, глядя, как на их драгоценном работодателе топчутся почтенные кабаны в бобровых шапках, но, придя в себя, дружно ринулись в потасовку. Минут через десять всё было кончено.
В смысле мы с царём стояли на своих ногах, но прислонённые поближе к стенке, а неутомимая фракция защитников «традиционализма энд монархических ценностей» штабелями была складирована в противоположном углу. Взмокшие стрельцы на коленях просили государя простить их, «потому как замешкалися». Я бы таких неоперативных телохранителей вообще гнал в шею, но Горох вместо этого пожал каждому руку. После чего снял со стены старинный самурайский меч и указал мне на дверь:
– Пошёл вон! Службу служи, дела расследуй, припёрся же…
– А вы?
– А я задержусь. – Он запрокинул голову, унимая всё ещё бегущую кровь из носа. – Я тут бояр моих особо ретивых кастрировать буду… на голову!
* * *
Домой, в родное отделение, я шёл уверенной, чуть прихрамывающей походкой. Не знаю, как у Яги или Митьки, а для меня сегодняшний день обернулся большой удачей. Разумеется, если не считать синяков, шишек, пинков и ссадин на рёбрах после боярских сапог. Со свадьбой разобрались, новые улики набраны, есть правильная постановка задачи для нашей бодрой эксперт-криминалистки, и, кажется, я знаю, каким образом замазать досадную трещину в браке царя и царицы.
На улицах было малолюдно, обеденное время, все по домам. «Макдоналдсов» в Лукошкине еще не понастроили, по трактирам и кабакам народ тусуется ближе к вечеру, обедать предпочитают по старинке – в семейном кругу или артельно. Возможно, и мне бы стоило ускорить шаг, бабка не предупреждала, что сегодня на обед, но, учитывая, что на кухне кроме домового аж целых три женщины… Если не передерутся, то накормят. В крайнем случае всегда можно получить сухой паёк у того же Назима.
Примерно с такими вот мыслями я и вышел к нашему кварталу. Плотная толпа у ворот отделения была видна ещё с дальнего конца улицы. Причём ни шуму, ни криков, ни мата – тихо так стоит народ, крестится иногда да в затылках чешет. Я, знаете ли, как-то ведь и не сообразил сразу, чего это они. И только когда к калитке поближе подошёл, стрельцы просветили:
– Богомаз знакомый ваш забегал. Ну тот, который иконки не по-людски малюет. Вона весь забор нам энтими ликами увешал. Дескать, вы разрешили…
35 
