Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
60 
– Чем я могу помочь, мой генерал?
– Намс надо всегос восемь змейс. Я подсчиталс. Тогдас нам большес никогда не надос воеватьс! Всего восемьс, шпионус? Нам хватитс, мы неприхотливыес…
– Сделаю всё, что в моих силах, – твёрдо пообещал я. Осчастливленный генерал едва не расцеловал мои руки и убежал делиться с супругой последними новостями.
– Серёга, ты в своём уме?! – прямо передо мной появились снаряжённые для дальней дороги Анцифер и Фармазон.
– Рад видеть вас обоих… – начал было я, но меня нагло перебили. Нечистый, как всегда, был груб и прямолинеен:
– Циля, ты свидетель, ежели я не прав – руби мне руку за клевету! Какие-нибудь два часа назад мы с тобой оставили скромного, интеллигентного мужчину, а кто сидит перед нами сейчас?! Хладнокровный тореро с пузом нараспашку, использующий вместо бандерильи типовой домашний пеноиспускатель! Бессердечный браконьер, травящий редкого представителя переползающей фауны хлопьями химикатов синтетической противопожарной пены! Наглый вор, присвоивший плод трудов ещё троих товарищей по преступлению и давший весомую взятку в двадцать неполных килограммов чистого золота верховному крысюкинскому пахану! Циля, ты держишь мою руку? Ничего другого тоже пока не отрубил? Значит, я прав!
– Фармазон, всё это чушь и пустые придирки. Я могу объяснить…
– Объяснить – можно, а вот понять – трудно… – холодно остановил меня светлый ангел. – Ибо зерно истины есть и в словах нашего лукавого лицедея – вы легко, не задумываясь, совершили сразу несколько серьёзных грехов. Причём, с моей точки зрения, не имея на то ни одного оправдательного мотива!
– Убийство (грех номер шесть, согласно прейскуранта, утверждённого сам знаешь где), воровство (грех номер восемь), сребролюбие (грех номер… не помню, но тут есть кому подсказать).
– А самое главное, что вы только что пообещали вершить эти ужасные поступки и впредь!
– Но… я же… не себе, там… маленькие крысючата… – невнятно попытался объяснить я, но быстро умолк, придавленный прокурорскими взглядами моих неподкупных судей. Мама дорогая, что ж это я наделал-то, в самом деле? Неужели в своём щенячьем запале доказать неизвестно кому, что во мне живёт душа героя, я стал… банальным преступником?! И вправду, огненного змея вполне можно было поймать, но не убивать же! Теперь его распилят на куски и пустят в переплавку… Из-за моих подвигов десятки тихих крысюков пойдут испытывать удачу и, возможно, многие даже погибнут, а ради чего? Ради золота и генеральского отпуска?! Тогда действительно получается, что я – убийца, провокатор и вор! Бездушный подлец! Самоуверенный негодяй! И дурак… какой же я дурак, господи…
– Циля, ножовка у тебя?
– Нет, у меня весы и плоскогубцы. Ножовка должна быть в твоём рюкзаке, между огнетушителями.
– Да нет её там, я думал, ты взял.
– Почему я?
– А кто?! Она мне бок натирала, теперь не трёт… Ты всё же посмотри у себя на всякий случай.
В мою заполненную раскаянием голову общий смысл этого диалога пробился не сразу. Я поднял глаза и попристальней вгляделся в непривычно походную экипировку близнецов. Анцифер с Фармазоном были обуты в высокие ботинки со шнуровкой впереди, на головах пожарные каски с огнеупорными щитками, за поясами брезентовые рукавицы, а за спиной у каждого здоровенный походный рюкзак. И, судя по характеру движений, набитый всем, чем положено: от ледоруба до сухого пайка.
Братцы переглянулись… потом резко вспомнили, что зашли буквально на секундочку – попрощаться.
– Э… минуточку! А куда это вы, собственно?!
– Мы? – даже удивился Фармазон. – Да никуда, собственно! Что, погулять нельзя?
– Нельзя. Вы же мои духи, значит, должны всегда присутствовать рядом.
– М-м… ну, это, видимо, лишнее, Серёженька, – улыбаясь, выдавил бледнеющий Анцифер, хотя обычно он краснеет. – Вы ведь под присмотром Натальи Владимировны, а мы ей вполне доверяем.
– И напрасно! – Одновременно с крепнущими подозрениями ко мне вернулась былая уверенность в себе. – Наташа вечно занята, и, как вы только что заметили, меня нельзя оставлять одного! Я могу насовершать кучу грехов, согласно нумерации, или, ещё того хуже, вершить исключительно добрые поступки.
Две противоположности одновременно сплюнули и сдвинули брови. Молчаливая дуэль продолжалась долгую минуту… Мои духи разрывались между долгом и страстью к наживе.
– Ладно, чёрт с тобой… – первым сдался Фармазон. – Будешь третьим.
60 
