44 
Черный конь повернул голову:
– Леди, вы не могли бы вести себя повежливее?
– Кто это сказал? – грозно выпрямилась Шелти, а про себя подумала: «Господи, хорошо, что я сижу, а то могла бы и упасть с перепугу!»
– Я вполне понимаю ваше недоумение, – продолжал Лагун-Сумасброд. – Однако прошу относиться ко мне как к безусловной реальности. Уточняю: я не говорящая лошадь, не исчадие ада, не порождение вашей больной фантазии. Я просто ученый, по воле судьбы пребывающий некоторое время в образе черного коня.
Шелти прикрыла глаза и тихонько застонала.
– Не вижу весомых причин для такого волнения, – искренне удивился колдун. – Отец Доминик, например, несмотря на монастырское воспитание, оказался достаточно интеллигентным человеком и принял все как есть, не устраивая истерик. Что вас, собственно, так шокировало?
– Ну, знаете ли… – вспыхнула девушка. – Я сажусь на коня, а он разговаривает!
– Так уж получилось. Кстати, я и не собирался открывать свое инкогнито. Но вы были просто не в себе. Что произошло?
– Это и мне интересно. После обеда наш Джек с монахом и компанией отцов иезуитов куда-то исчезли.
– Так… А Сэм?
– Что – Сэм?
– Ну, Сэма вы спрашивали? – поинтересовался Лагун.
У Шелти отвисла челюсть.
– Вы… Он… Неужели этот пес… Он что, тоже?!
– Да-да, это мой ученик, Сэм Вилкинс – бабник и пройдоха. Правда, отцу Доминику он представился как заколдованный принц – сын марокканского султана… Кстати, где он? – напомнил колдун.
– Не знаю. Его тоже нет. В главной зале сплошная пьянка. Там чествуют какого-то Вилкинса… а? Нет… это?!
– Да, – кивнул конь, – это он. Я попрошу вас срочно притащить его сюда…
Кутеж шел вовсю. Вдрызг пьяный Сэм в окружении такой же пьяной толпы бродяг, стражников, матросов и прочего сброда орал песни и швырял в хозяина харчевни золотыми монетами. Вино лилось рекой. Никого не удивляла говорящая собака, и периодически серый пес пил с кем-нибудь на брудершафт, целуя всех подряд. Шелти, как разъяренная фурия, прокладывая путь локтями и кулаками, добралась наконец до ученика чародея. Крепкие руки приподняли его за шиворот, и перед ним сверкнули гневные глаза леди Шелти.
– Сэм! Сэм, скотина этакая! Где Джек?
– Какой Джек?
– Сэм, я же тебя из шкуры вытрясу!
– Не надо… меня вытрясать… – Башка пса моталась из стороны в сторону. – Что это… ты… вы… мы… себе позволяешь! Я не потер…п…ляю такой фамильярности от нас… вас…
Кто-то пытался подать свой голос в защиту Сэма, но Шелти без предупреждения разбила кружку об голову защитника. После чего перебросила безвольное тело икающей собаки себе на плечи и, шатаясь под его тяжестью, пошла на конюшню. Там за Сэма принялся Лагун-Сумасброд. Взяв зубами ошейник пса, черный конь начал макать его в бадью с водой, не забывая задавать короткие наводящие вопросы:
– Ты бросил Джека?
– Нет…
– Да!
– Неправ…да!
– Правда!
– Я не хотел!
– Ничего не знаю. Где Джек?
– Ушел… Не макайте меня… я и так… вон… уже… мокрый какой!
– Куда ушел? – продолжал допытываться колдун.
– Они в церковь… а меня не пустили… тьфу, волки позорные… не пускают бедную собаку…
– Где эта церковь, можешь показать?
– Запр…р…сто. Пошли…
– Шелти, вам придется взвалить этого придурка мне на спину. Сам он не дойдет.
После долгих ночных плутаний все трое вышли к церкви Святой Элеоноры Мордорской.
Около одиннадцати ночи всех монахов повезли в лес. Иезуиты расставили их вдоль дороги по правилам стратегического искусства. Джеку и отцу Доминику с еще пятью братьями досталось встать поперек и принять на себя роль баррикады. После того как все уяснили себе место и задание, отцы иезуиты открыли короткое импровизированное собрание. Похоже, лишь Джек с Домиником не знали, для чего они здесь. Вся толпа словно находилась под каким-то общим гипнозом. Тощий иезуит выкрикивал вопросы, махая факелом, а все хором отвечали ему:
– Что привело нас сюда?
– Слово Господне!
– Что защищаем мы?
– Дело Господне!
– Что в руках у нас?
– Меч Господень!
– Что ждет нас?
– Царствие Господне!
– Они посходили с ума, – прошептал Джек на ухо монаху. – Это же оголтелые фанаты!
– Религиозный фанатизм самый страшный, – тихо кивнул отец Доминик.
Толстый иезуит подскочил к худому и раскатистым басом заревел:
– Смерть тирану!
– Смерть! Смерть! Смерть! – скандировали все.
44 
