— Прочь с моих глаз, мерзкая мебель! — изрёк Пётр, но шкаф, естественно, даже не шелохнулся. Художнику ничего не оставалось, как только встать и приналечь плечом на упёртый предмет обстановки. Он легко сдвинулся с места, тем более что внутри были только пустые полки и вешалки.
— Ну да, теперь всё понятно...
Загадка странного расположения шкафа разъяснилась. Шкаф отправился в угол — самой природой предназначенное место для такого рода предметов обстановки, а на стене открылся рисунок огромной двери. Видимо, хозяин, желая сэкономить на краске, попросту заслонил то, что, с его точки зрения, было неприличной мазнёй, снижающей стоимость квартиры.
Художник вернулся на прежнее своё место и, заинтригованный, принялся разглядывать набросок. Он не ожидал увидеть ничего подобного. Трудно было это назвать фреской — просто рисунок карандашом по белой побелке, но выполненный очень старательно, так, что каждая чёрточка излучала целенаправленность этого произведения. Пётр отслеживал взглядом каждую линию. Таинственный рисовальщик не использовал линейки, но обладал твёрдой рукой и точно знал, что хочет сотворить. Он тщательно воспроизвёл на стене все подробности: неровные края дверной рамы, овальный глазок сучка и гвозди. Сама дверь по-старинному была разделена тремя массивными перегородками. Рисовальщик изобразил даже дверную ручку в форме листа аканта, с нарядным медальоном, не забыл он и о дырке для ключа. Только вот пропорции слегка подкачали, поскольку чуть наклонённая «кнаружи», приоткрытая дверь как-то неправильно сужалась, точно шириной была метра четыре, и край её терялся в глубине перспективы. А за дверью таились млечная пустота и седые тени.
* * *
Соседка, видно, сторожила, прильнув к глазку, потому что появилась она тут же, едва Пётр ступил за порог. Возможно, ей придало смелости отсутствие убийственных орудий и то, что мужчина на сей раз был полностью одет. Пётр вежливо ответил на её «добрый день», хотя тон его был скорее холодным. Лучше не допускать до излишнего сближения, а то кончится тем, что будешь выносить старушке мусор и снимать кошку с дерева или, что ещё хуже, разглядывать семейные фотографии за чаем. Он уже ждал вопросов вроде: кто он, откуда, где работает. Но уж наверняка не ожидал того, что услышал.
— Этот Жемла, верно, и не сказал вам... — выпалила женщина, сверля Петра горящим оком гарпии.— Ведь та девушка, что перед вами тут жила,— она понизила голос,— так она с собой покончила! А этот только в комнатке прибрался и как ни в чём не бывало опять жильца нашёл. Такой жадный до денег. Безбожник!
Пётр онемел. В голове его была звенящая пустота. Он даже не сумел выдавить из себя: «Да что вы говорите!»; впрочем, женщина, кажется, и не ждала никакого ответа. Она с достоинством задрала подбородок и двинулась к выходу, крепко зажав в руке сумку для продуктов.
— И двери не забывайте закрывать, а то сквозняк.
* * *
Мысль о прежней обитательнице комнаты возвращалась к Петру, точно бумеранг, в самые неподходящие моменты. Когда он таскался по галереям, сидел со своими полотнами в Старом городе или для экономии повторно заливал кипятком кофейную гущу в чашке. Она пользовалась тем же чайником. На полках в шкафу лежала её одежда. Пётр со смущением ловил себя на том, что самым абсурдным образом его возбуждает даже мимолётная мысль о женском белье. А точнее, он пытался представить её трусики. Идиотизм... Спала она наверняка на «его» кровати и, может, точно так же убивала время, пялясь в стену. Неужели именно таинственная, чарующая своей неопределённостью Она нарисовала картину «Дверь»? Может, она убежала из жизни с помощью горсти таблеток, скорчившись в уютной ложбинке, которую сейчас согревал своим телом Пётр? А может, если б он зажёг в ванной специальную лампу, которая есть у полицейских, то в её свете кровь девушки засветилась бы призрачным голубым сиянием, всё ещё присутствующая, хоть и невидимая — точно дух минувших событий. И почему она лишила себя жизни? Как её звали, как она выглядела?
Он начал рисовать пастелью ню. Женщины со «звериной» натурой, слегка напоминавшие рисунки Дега. Обнажённые, худые блондинки с заострёнными грудями — смазывающие ноги кремом, выжимающие мокрые волосы свернутым полотенцем, бесстыдно раздвигающие бёдра во время чтения книжки... «Недурны, можно трахнуть»,— оценивали приятели. Он возвращался к себе, открывал горчичного цвета дверь и прицеплял к доске новую картонку. Из-под его дрожащих пальцев появлялись очередные эфирные девушки. А если быть точным, это была одна и та же... Одна-единственная, в десятках вариантов, в разных позах и ситуациях. Пока, в конце концов, с последнего этюда она не глянула ему прямо в глаза.