– Давай! – по-звериному прорычала она, задыхаясь.
Ухватив его за голову, она потянула его к себе так резко, что зубы обоих больно стукнулись. Он молча нависал над нею. Она не противилась, а вместо этого все тянула его на себя и в себя, не отнимая рук с его тела, прилаживаясь к нему. Он оставил ее шею и стал двигаться в лад с ней. Было не больно, но и не приятно, и он устремил взгляд в окно.
Снегопад стихал, снежинки сиротливо бились в стекло. На улицы выезжали снегоочистители – слышался их гул. И это вдруг заставило его вспомнить слова, которые он услышал раньше в тот день, но на которые не обратил внимания. Каротерс, подъехав к дому, должно быть, очень досадовал на фургон, мешавший ему припарковаться. Кассандра левой рукой почесывала ему спину, желая добиться от него постанывания, дрожи или другой какой-нибудь ответной реакции, но фургон, стоявший возле того дома, занимал его сейчас несравненно больше. Фургон, водитель, знающий округу. Кассандра вильнула тазом, подняла колени, обхватила его грудь и принялась ее целовать и лизать, он инстинктивно почувствовал, что проник в нее очень глубоко. Фургон, возможно, регулярно останавливался там. Но почему в рапорте полицейских об этом не было ни слова? Окрестные патрульные машины знали в своем секторе каждый фургон. Полиция всегда допрашивала разносчиков, газовщиков, считывающих показания счетчиков, почтальонов – всех, кто регулярно наведывался в то место, где что-то произошло, и мог заметить всякое изменение. Теперь Кассандра переместилась, навалившись на него сверху. Стоит ли и сейчас там фургон? Если да, возможно, водитель что-то и вспомнит. А может быть, фургон и сам замешан в этом преступлении? Фургон стоял. Каротерс припарковался, после чего обнаружил, по его словам, еще не остывшее тело. Неупоминание фургона в рапорте означало либо небрежность, либо сознательное умолчание. Питер силился вспомнить, есть ли в доме черная лестница. Каротерс мог подниматься в квартиру, в то время как убийца спускался по задней лестнице. От водителя фургона он, может быть, узнает, кто входил в дом или выходил оттуда за несколько минут перед Каротерсом.
Он взглянул на часы: почти два. Каротерс видел там фургон около трех. Времени одеться и проехать на другой конец города ему хватит. Как центровой, прорывающийся к кольцу сквозь заслон и отпихивающий от себя назойливого защитника, Питер резко отстранил Кассандру, встал, нацепил одежду.
– Эй! – вскричала Кассандра. Она увидела, что он уходит. – Черт тебя дери!
Внизу он торопливо взял пальто, шляпу и ключи от машины. В кухне он на секунду задержался, вспомнив о деньгах, о том, что хорошо бы их прихватить на всякий случай. Он разорвал никак не подписанный конверт. Внутри была пачка бланков – заказов бакалейщику: хлопья к завтраку, печенье, хозяйственное мыло, и больше ничего. Он швырнул их, и разноцветные бланки посыпались на пол. Он подумал было подняться наверх и сделать с Кассандрой что-нибудь невообразимое. Стоило бы! Но времени на это не было.
Через полчаса Питер стоял возле многоквартирного дома, поглядывая то на часы, то на окна четвертого этажа и радуясь мертвой тишине. Окна над ним были темными и свидетельствовали лишь о их наличии. Ему случалось вести дела, где убитых находили в подожженных складских помещениях северо-восточных районов, в депо Западного Филли, в лифтах парковочных гаражей, на задних сиденьях троллейбусов, даже в умывальне государственной страховочной компании. Но все это были исключения; чаще же людей убивали у них дома или же на улицах, то есть в местах привычных, где люди более уязвимы для вспышек ярости, приступов алчности или ревности; холлы и коридоры многоквартирных домов, спальни, лестничные площадки, ступени крыльца – все такое знакомое, родное, что люди теряют бдительность. Окно наверху впускало свет не просто в жилье, но в хитросплетение жизней, теперь включившее в себя и его собственную жизнь. То, что он никому не рассказал об открывшихся ему обстоятельствах, давало ему ощущение сопричастности, соучастия и даже частичной вины в содеянном и, более того, убеждало его, что за всем этим кроется нечто большее, хотя ему пока и неизвестное. От мороза пощипывало в ноздрях. Изо рта вырывались клубы пара. Он провожал взглядами редкие проезжавшие мимо машины, беспокоясь, что пошел по ложному следу, но почему-то убежденный, что след все-таки он взял правильный. Мысли его вновь обратились к Дженис и обогревателю. Она такая мерзлячка, что, наверное, радуется теплу, яркому отсвету и уютному шипению обогревателя. Он потопал немного, меряя шагами тротуар.