Последние отзывы

  91  

Так они лежали, пока не исчерпали все доводы, а потом вместе встали с кровати и пошли на кухню, сели за стол и принялись решать кроссворд, как поступали иногда. На Аните был его большой черный свитер, она была красива, и немного погодя, когда кроссворд был решен, а разговор о Шварце ничем не закончился, они снова вернулись в спальню, и он крепко обнимал ее, пока они любили друг друга. Потом она уснула, ее дыхание перешло в легкое похрапывание. Но Свен продолжал лежать без сна.

Эверт Гренс стоял с телефонной трубкой в руке и не мог решить, поставить ее обратно в гнездо на стене, где ей и место, или хряснуть что есть силы об стол, чтобы она разлетелась вдребезги. Он не сделал ни того ни другого. Просто выпустил ее из руки и отметил, что она упала на стул, на котором он только что сидел, потом распахнул дверь на балкон, босиком вышел на лед и почти двадцатиградусный мороз и под гул автомобилей, доносящийся со Свеавэген, рычал и ругался так, что чертям было тошно.

Босые ноги покраснели. Когда через несколько минут в кармане его зимнего пальто зазвонил мобильник, Гренс поспешил вернуться в холл.

Не так часто он разговаривал со своим начальником.

У Гренса был свой участок работы, и, если его не дергали, он работал лучше и эффективнее любого другого, так что с годами между ним и начальством сложилась негласная договоренность: не трогайте меня, и все будут довольны. А уж звонить вот так посреди ночи, он не мог припомнить, когда они в последний раз разговаривали в столь неурочный час.

— Я только что беседовал с государственным секретарем по международным делам Винге. Так что я знаю, что ты не спишь.

Эверт Гренс так и видел шефа перед собой. На десять лет моложе его самого, тщательно причесанный, в костюме, он немного напоминал ему Огестама, что-то в них было общее — что-то, что Гренс всегда узнавал и научился презирать.

— Слушаю.

— Я понял, что ты не вполне осознал свою задачу.

— Можно и так сказать. Чтобы какой-то хрен, который корчит из себя политика, забирал у меня подследственного за границу, когда тут у меня в госпитале пострадавшего едва-едва откачали…

— Это я дал Винге твой телефон. Так что это я сформулировал задание. Так что…

— В таком случае тебе же прекрасно известно, черт побери, как я отношусь к этому вонючему дерьму.

— Так что это я тебе как начальнику полиции Центрального Стокгольма приказываю проследить, чтобы решение о высылке было выполнено.

— Ты сейчас в пижаме?

Эверт попробовал представить, как его шеф сидит на краю постели в бело-голубой полосатой фланелевой пижаме. Этот типчик не из тех, кто посреди ночи расхаживает по своему огромному дому одетым.

— Что?

— Ты понимаешь, что в мои обязанности не входит исполнение решений, за которыми стоят коррумпированные мерзавцы.

— Я…

— Кроме того, тебе, так же как и мне, прекрасно известно, что эта высылка означает для Фрая неизбежную смерть.

Начальник, которого звали Йорансон, откашлялся.

— Его отправят в Москву. Там ему не грозит казнь.

— Не пытайся казаться глупее, чем ты есть.

Йорансон кашлянул снова, на этот раз громче, а голос стал резче.

— Ты можешь, скажем прямо, думать, как тебе угодно, Эверт. Когда находишься там, где ты сейчас. Дома. Но на службе ты подчиняешься приказам. Я прежде никогда тебе об этом не напоминал. И не стану впредь. Но если ты на этот раз не исполнишь мой прямой приказ, предупреждаю тебя, что в ближайшие дни тебе придется искать другую работу.

Гренс схватился за ручку балконной двери, открыл ее, высунулся наружу. Там было все так же холодно, но он словно не замечал мороза. Он сел на один из пластиковых стульев, стоящих там еще с осени. Сиденье обледенело, бетонный пол тоже. Его голые ноги почти закоченели, кожа словно липла к гладкой поверхности.

Небо было все в звездах.

Освещение в большом городе почти никогда не позволяет небу быть черным, но этой ночью оно было таким черным, как только возможно, и всякий яркий светлый предмет выделялся на нем. Это было красиво, и Гренс на пару минут залюбовался. Железная крыша, автомобили в отдалении, он подумал, что редко сидел вот так на балконе, и уж точно ни разу босиком зимней ночью.

Его нетрудно было разозлить. Злость вскипала в нем по нескольку раз на дню. Но на этот раз чувство иное, не обычная его ярость. Он был зол, напуган, разочарован, возмущен, сердит, он паниковал, чувствовал себя беспомощным — все сразу, вперемешку.

  91