100 
Когда связной передал об августовской встрече в HAARP, сенатор Пенсильвании твердо решил испортить этот праздник.
* * *
Два вооруженных охранника подошли к лимузину. Куртц опустил стекло и смущенно посмотрел на них.
— Извините, ребята, свернул не туда. Вы не могли бы нас пропустить? Мы уже опоздали.
— Кто в машине?
Митчелл Куртц снял очки и криво ухмыльнулся.
— Если я произнесу его имя, мне придется вас убить.
Охранники нервно хохотнули.
— Давай вперед, к кирпичному зданию слева.
Куртц, фыркая себе под нос, тронул лимузин с места.
— Морские пехотинцы, курам на смех. Я в борделях встречал охрану получше.
— Рано радоваться. Я знал, что ворота не будут проблемой, мой человек говорил, что они даже проводят дни открытых дверей. А вот пробраться на совещание будет нелегко. Там частная охранная структура — Блэкуотэр.
Куртц припарковал лимузин, снял чехол с шокера и сунул его в карман плаща.
— Не волнуйтесь, я достал приглашение.
Лас-Вегас, Невада
Сумерки окутали «жемчужину пустыни», и вместе с фантастическим заревом неоновых огней здесь начала пробуждаться новая еженощная жизнь.
Юлиус Гэбриэл неторопливо вел машину на север по Вегас-стрит, показывая пассажиру местные достопримечательности типа Мандалэй Бэй.
— Тут подают весьма неплохую выпивку. Кроме того, у них там большие аквариумы с акулами и скатами, есть даже пара крокодилов. Любишь дикую природу, Марвин?
Марвин Теперман покосился на фонтан Белладжио.
— Природу? Конечно.
— А как насчет инопланетной природы?
Экзобиолог повернулся к нему.
— Я думал, что сегодня мы решили отдохнуть от работы.
— Ты подслушивал наш разговор, Марвин.
— Подслушивал? Меня ведь специально пригласили на прослушивание! Эти беседы не считаются личными.
— Я должен знать, на чьей ты стороне. — Юлиус свернул на парковку у фаст-фуда, пристроил машину в очередь к окошку на вынос. — В S-66 действуют два лагеря. Военные, превратившие Грум-Лейк в дойную корову, и те немногие, для кого «человечность» еще не стала пустым звуком. К сожалению, все, кто сохранял моральные качества при работе с Серым, рано или поздно увольнялись или погибали. На случай, если тебе напели нечто другое, сообщаю, что увольнения тоже заканчивались смертью, а самоубийств как таковых вовсе не было. Наши ребята отъявленные параноики, подписки о неразглашении им явно недостаточно.
— Я не просил о переводе сюда, профессор. Меня нанял Пьер Борджия.
— Добро пожаловать в клуб. — Юлиус опустил стекло. — Мне большой кофе, очень горячий.
— Это здесь ты питаешься?
— Если бы я хотел покончить с собой, Марвин, я бы давно это сделал. — Он расплатился и двинулся к следующему окошку забрать пластиковый контейнер с кофе.
Но тут же протянул его обратно.
— Сынок, я сказал: горячий. Сунь его обратно в микроволновку еще на пару минут, кофе должен прожигать сталь.
Подросток закатил глаза, но отдал чашку напарнику.
— Просят подогреть.
— Они ведь убивают этих существ, Марвин. Нашли способ сбивать «тарелки», теперь крадут технологии и держат их при себе, а с инопланетянами обращаются так, будто они какое-то досадное приложение ко всему прочему.
— Но какой смысл, если технологии все равно остаются в тайне?
— Они поддерживают крупные нефтяные компании. Дешевая энергия прекратит войны, голод, ненависть… А на мире особо не наживешься…
— Ваш кофе, сэр. Пришлось надеть два стакана на первый, иначе его невозможно держать.
— Молодец, инженером будешь. — Юлиус взял стаканчик правой рукой и повернул к выезду, ожидая, пока схлынет поток на главной дороге.
В конце квартала припарковался белый фургон телевиденья. В нем сидели водитель и пассажир.
Юлиус повернул на юг, потом резко вильнул к кабине фургона и выплеснул кофе в открытое окно со стороны пассажира.
— Аааа! Черт!
— Я вас, камуфляжников, предупреждал: не стоит следить за мной в мое личное время. Еще раз замечу вас в зеркале заднего вида, и в Грум-Лейк меня больше не будет, так и передайте своему начальству.
Он вывел машину на шоссе, ведущее к комплексу «Мандалей».
— Что это было?
— Уродов нужно ставить на место, Марвин. Как насчет выпить?
— Только на меня, пожалуйста, ничего не выливай. — Марвин заметил, что руки Юлиуса дрожат, а лицо заливает мертвенная бледность. — Как ты?
100 
