85 
— Батюшка велел передать, чтобы ты при боярине Федоре язык не распускал, насчет Зверя и прочего… сам понимаешь, о чем речь.
— Ладно, буду молчать… А если он сам разговор заведет, что делать?
— Хочешь, дураком прикидывайся, хочешь, язык проглоти, а болтать не смей! — Лавр был строг, даже сердит, что для него, особенно в общении с Мишкой, было совершенно нехарактерно.
— Да понял, я понял! Выкручусь, как-нибудь. А в чем дело-то, дядя Лавр?
— А говоришь: понял. Ничего ты не понял! Федор, конечно, батюшке друг старинный, но перед новым князем выслужиться случая не упустит. Нам здесь княжьи дружинники с попами нужны?
— Не нужны. Все, дядя Лавр, слова он от меня больше не услышит, а еще лучше, я ему такой чуши наплету, что сам прогонит. Так хорошо будет?
— Может и хорошо… посмотрим.
«А-я-яй, сэр Майкл, так обмишуриться! Или не знаете, на что чиновники ради карьеры готовы? Федор-то, между прочим, чиновник, причем, висящий „между небом и землей“ — вовсе не факт, что новый князь его в нынешней должности оставит, и своего человека на его место не пришлет. И куда Федору, в таком случае, податься? В Турове ничего не светит, в Киеве, тем более. К сестре в Треполь, на неустроенные земли? Или опять в запой уйти? А тут такой случай и перед епископом, и перед князем красиво нарисоваться! Языческое гнездо обнаружил, тысячи неплательщиков налогов разоблачил, восстание предотвратил! А что в Погорынье после княжьих людей останется? Пустыня? Это так-то вы о своем будущем феоде заботитесь? „Язык мой — враг мой!“ — это про вас, сэр, сказано! И не спорьте, любезнейший, не спорьте. Какую бы симпатию вам боярин Федор при первой встрече не внушил, он — чиновник. А чиновники… без разницы, как именуются их ранги: дьяки, коллежские асессоры, партаппаратчики или государственные советники РФ — имя им одно: „Крапивное семя“».
Часть 2
Глава 1
Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля, село Отишие
Село Отишие, видимо, действительно в давние времена служило убежищем в лихую годину. Стояло оно на высоком берегу при впадении малой речушки в Кипень. Возможно, когда-то здесь было капище и жили только волхвы с учениками или прислугой, потом появилось несколько больших домов, в которых могли укрыться беженцы.
Времена, хоть и медленно, меняются, и в этих, окруженных тыном, домах появились постоянные жители — многочисленные, в десятки человек, семьи, в которых жило одновременно три-четыре поколения родственников, со всеми братьями сестрами, дядьями тетками, невестками, и прочими носителями родства разной степени близости.
Потом времена, в очередной раз, изменились. Постоянных жителей в Отишии стало больше, они принялись строиться за пределами тына, сводить лес, распахивать поля, и в конце концов получилось, что на ближнем к слиянию рек краю села оказалось что-то вроде детинца — треугольная в плане, огороженная тыном территория. Остальные же постройки, раскинувшиеся более вольготно, чем внутри тына, были окружены забором из уложенных горизонтально бревен, поддерживаемых врытыми в землю столбами — скорее, ограда от лесного зверья, чем военное укрепление. Свидетельствовало это, пожалуй, не о беспечности жителей Отишия, а о нежелании местного «руководства» иметь «на подведомственной территории» хорошо укрепленный населенный пункт с многочисленным населением, который, в случае нужды, без потерь и серьезных усилий штурмом не возьмешь.
Сейчас недоверие упомянутого «руководства» к собственному населению сыграло с жителями Отишия злую шутку — отбиться от ратнинцев или, хотя бы оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление, не получилось. Под прикрытием лучников и стрелков Младшей стражи, ратнинцы вынесли, хоть и добротные, но отнюдь не крепостные, ворота и ворвались в село, пропустив вперед по центральной улице, ведущей прямо к «детинцу» ратников с Княжьего погоста. На такой диспозиции настоял Боярин Федор, в общем-то логично, предполагая, что в наиболее укрепленном месте села, должны храниться и наибольшие ценности. Ратнинцы же, сломив плохо организованное сопротивление странно немногочисленных защитников, рассыпались еще по двум улицам и неизвестному количеству переулков и тупичков, с намерениями, попадающими сразу под несколько статей Уголовного кодекса ХХ века, но являющимися вполне обычной практикой в веке XII — грабеж, насилие, убийство, захват и насильственное лишение свободы, угон скота и транспортных средств, поджоги, и т. д., и т. п.
85 
