94 
— Ее надо перезаряжать перед каждым выстрелом? — спросил Лангеланд.
Полицейский подтвердил и продолжил:
— Мы считаем, что Клаус Либакк был убит первым — выстрелом в грудь. Его жена проснулась, попыталась убежать и получила две пули в спину. Потом убийца вновь повернулся к Либакку и выстрелил в него еще раз, снова в грудь. А затем был произведен контрольный выстрел в затылок Кари Либакк.
Во время этого беспристрастного и обстоятельного описания жестокого убийства в большом зале суда стояла такая мертвая тишина, что, казалось, воздух звенел. Только когда речь зашла о самых страшных деталях, в публике послышалось нервное покашливание. Напряжение еще более усилилось, когда полицейский в конце доклада показал слайды, сделанные с фотографий места преступления, которые я видел еще в Фёрде. От этих жутких изображений по залу будто прошла волна негодования, и, когда сразу после этого был объявлен перерыв, среди слушателей, вышедших в коридоры и внутренние галереи Тингхюсета, царило мрачное настроение. Сам я стоял и болтал с репортером одной из городских газет. Он был уверен, что это заседание нанесло сокрушающий удар по Яну Эгилю Скарнесу. У меня не было ни одного веского аргумента, который я мог бы противопоставить его мнению. Так что на этот раз я в виде исключения попридержал язык.
После перерыва Лангеланд мгновенно перешел в контратаку. Он поинтересовался, могло ли быть так, что преступников было несколько. Полицейский повернулся в сторону защиты и, держа винтовку перед собой, сказал:
— Выстрелы были произведены только из этого оружия, а на нем были найдены отпечатки пальцев только одного человека — обвиняемого. Кроме отпечатков самого убитого.
— Клауса Либакка?
— Да. Но те были оставлены задолго до печального события.
Но Лангеланд и тут не сдался. Вперив взгляд в полицейского, который стоял за кафедрой для свидетелей, он спросил:
— А что, если убийца был в перчатках? Есть ли у следствия хоть какие-то основания отбросить эту вероятность?
Полицейский выдержал взгляд адвоката, показав тому, что и он не лыком шит:
— На оружии не найдено никаких следов ткани или волокон, которые могли остаться от перчаток.
— А если это были резиновые перчатки?
Полицейский снисходительно улыбнулся и пожал плечами:
— Это, разумеется, возможно. Но маловероятно.
— Почему?
— Потому что, согласно выводам следствия, сомнений в том, кто виновен в преступлении, быть не может.
Все взгляды, включая мой, обратились к Яну Эгилю. Он сидел неподвижно, уставившись в пространство перед собой, как сидел все время, пока шел суд.
— Сомнений быть не может? То есть, другими словами, вы всегда были настроены предвзято? — продолжал Лангеланд.
— Выражаясь точнее, — ответил полицейский, — нам не оставили никаких сомнений результаты экспертиз.
И я увидел, как судьи пометили что-то у себя в блокнотах.
Но Лангеланд по-прежнему не сдавался. Было видно, что его уверенность произвела впечатление на десятерых присяжных. Трое судей слушали с профессиональным вниманием, но особой благосклонности адвокату они не выказывали. Лангеланд перешел к описанию тяжелой жизненной ситуации Яна Эгиля начиная с раннего детства и внезапного отъезда из Бергена в 1974-м после трагических событий в доме его приемных родителей. После чего были приведены свидетельские показания коллег Марианны Стуретведт, в которых я узнал те же мысли и даже формулировки, с которыми сам познакомился несколько месяцев назад.
Лангеланд вызвал для дачи свидетельских показаний и Силье, но она доставила больше радости не ему, а обвинителю. Когда представитель полиции выудил ее незапротоколированные утверждения о сексуальных домогательствах со стороны Клауса Либакка, она была вынуждена признать, что все это выдумала, чтобы помочь своему возлюбленному.
— Ах вот как? А правда, что в тот момент ты заявила, что это ты убила Либакков? — не успокаивался адвокат.
— Да, но… — Силье горько разрыдалась. — Да я это просто так… Чтоб ему помочь…
— Другими словами, ты тоже думала, что это сделал он? — задал риторический вопрос представитель прокуратуры и, посовещавшись о чем-то с присяжными, от комментариев отказался.
Было ясно, что победил в этой дуэли обвинитель. Если свидетельские показания Силье и произвели впечатление на присяжных, то утверждение о возможных сексуальных домогательствах наверняка утвердило их в мысли о том, что у Яна Эгиля был мотив для столь жестоких действий, а это прибавляло уверенности, что виновен именно он и никто больше.
94 
