39 
Ребус кивнул:
— Количество правонарушителей, которых мы отправили за решетку, настолько велико, что в силу законов статистики значительная их часть давно должна была вернуться на улицы. Впрочем, чтобы снизить опасность ненароком налететь на кого-то из них, достаточно просто посещать места поприличнее.
— Типа этого?.. — Шивон огляделась. — Как ты думаешь, чем приглянулся Федорову «Каледониан»?
Ребус задумался.
— Понятия не имею, — признался он. — Быть может, это место рождало в его душе какие-то особые… флюиды. Он же поэт!
— Флюиды?.. — Шивон улыбнулась.
— Это словечко я подцепил от тебя.
— Вряд ли.
— Значит, от Тиббета. А что тут такого? По-моему, это вполне приличное слово, и…
— Просто странно слышать его именно от тебя.
— Слышала бы ты меня в шестидесятых!
— В шестидесятых меня и на свете не было.
— Не надо постоянно напоминать мне о моем возрасте, — пробурчал Ребус.
Он залпом допил пиво и сделал знак бармену, держа наготове листовку с портретом Федорова.
Бармен был невысоким, тощим как спичка человеком с наголо выбритым черепом, в котором отражался свет ламп над стойкой. Бэджик на его жилете в шотландскую клетку извещал, что зовут бармена Фредди.
Бросив один взгляд на фото, Фредди почти без раздумий кивнул, причем Шивон показалось, что от его головы по всему бару разбежались световые зайчики.
— Да, в последнее время он заходил к нам несколько раз.
— А позавчера? — спросила Шивон.
— Кажется, да… — Бармен сосредоточенно нахмурился.
Ребус знал, что люди часто задумываются, пытаясь изобрести ложь поубедительнее.
— Вечером, после десяти часов, — подсказал он. — Парень был уже навеселе.
Фредди наконец кивнул:
— Да, припоминаю. Он заказал большую порцию коньяку.
— И все?
— Кажется, да.
— Вы с ним не разговаривали?
Бармен покачал головой, и по стенам снова забегали световые отблески.
— Нет. Теперь-то я знаю, кто это был, — видел новости по телику. Ужасное несчастье!
— Ужасное, — подтвердил Ребус.
— Он сидел за стойкой или за столиком? — уточнила Шивон.
— За стойкой. Всегда только за стойкой. Я догадался, что он иностранец, но… он был совсем не похож на поэта.
— А как, по-вашему, выглядят поэты? — поинтересовался Ребус.
— Не знаю. Не так, наверное… Этот просто сидел и ухмылялся. Ах да, время от времени он что-то записывал в блокнот.
— Это было позавчера?
— Нет, раньше. У него был с собой небольшой блокнот, который как раз помещался в кармане куртки. Одна из официанток даже решила, что он — переодетый инспектор службы общественного питания или журналист, но я был уверен, что она ошибается.
— Но когда Федоров был здесь в последний раз, блокнота вы не видели?
— Нет, в последний раз он ничего не записывал. Только разговаривал с каким-то парнем.
— Что за парень?
Фредди-бармен пожал плечами:
— Не знаю. Вероятно, еще один клиент. Они сидели почти на тех же местах, что и вы сейчас.
Ребус и Шивон переглянулись.
— О чем они говорили?
— Я не слышал.
— Ну-ну, приятель, нет такого бармена, который не любил бы послушать, о чем болтают клиенты.
— Мне показалось — они говорили не по-английски.
— Значит — по-русски? — прищурился Ребус.
— Может быть, — согласился Фредди.
— В зале установлены камеры наблюдения? — спросил Ребус, оглядываясь по сторонам, но бармен покачал головой:
— Нет.
— Хорошо. Впрочем, нет, ничего хорошего… — пробормотал Ребус. — Значит, Федоров разговаривал с мужчиной?
Фредди ответил после чуть заметной паузы:
— Да.
— Описать сможете?
Последовала еще одна пауза.
— Ну, этот был немного постарше… Такой… коренастый. Понимаете, вечером мы гасим часть ламп, а смена выдалась очень напряженной. Я не рассмотрел, извините.
— Вы и так нам очень помогли, — подбодрила его Шивон. — Скажите, как долго они разговаривали?
Фредди пожал плечами.
— Вы не помните, они ушли вместе или по отдельности?
— Поэт… Федоров ушел один, это точно, — уверенно ответил бармен. — Это я запомнил.
— Коньяк у вас, наверное, очень дорогой, — заметил Ребус, еще раз оглядывая бар.
— Да уж не дешевый, — признал бармен. — Но когда пьешь в кредит, цену обычно не замечаешь.
39 
